Абиш Кекилбаев - Плеяды – созвездие надежды

Недовольный тем, что люди его притихли и прумолкли, Жантума бесцеремонно прервал посла:

— У вас там в плену томится еще Шамабет, сын мурзы Шама. Сможете и его освободить?

— Сначала я должен узнать, почему он взят в плен. Получат или не получат пленные свободу — зависит от вас. Примете подданство великой императрицы русской, возвратите русских людей, которые были насильно уведены вами в ваши улусы, Россия вернет ваших людей.

— Э-э-э, это похоже на сказку! Кто же отпустит своих рабов без выкупа? Мы привыкли получать и давать выкуп! — не унимался бий.

Тевкелев пожал плечами и собрался было ответить, но Абулхаир опередил его:

— Я полагаю, господин посол, что у них нет больше к вам претензий.

Когда казахи остались одни, Абулхаир обратился к своим посетителям:

— Вы собственными ушами слышали ответы господина Мамбета. Если вы и вправду желаете, чтобы наши пленные вернулись из России живыми и невредимыми, ни один волос не должен упасть с головы этих... — Абулхаир показал головой за порог.

Бии отъехали от ханской ставки в угрюмом молчании. Сердце Абулхаира вдруг заныло: «Ох неспроста они пожаловали! Они ищут, к чему бы придраться. Сейчас им это не удалось, а завтра? Что будет завтра?..»

Тевкелев открыл дневник, чтобы внести в него только что состоявшийся разговор и свои впечатления от него. И невольно стал листать дневник — страница за страницей. Да, сложные события, запутанные пути-дороги, упрямый народ!.. И все же, несмотря на все препятствия и препоны, сделано уже немало, год 1731-й не был бесплодным!

И тут Тевкелев осознал, что до конца года осталось всего лишь два дня! Два! И что новый 1732 год посольство русской царицы встретит в загадочной, заснеженной казахской степи. Вдали от родной стороны...

Посольская и ханская ставки расположились в двух ложбинах, покрытых корявыми кустами и колючками. А за ними — холмы, холмы и застывшее море.

Русские и башкиры чувствовали себя неуютно в этих тесных котловинах. Чтобы развеяться, сбросить с себя томившую их печаль и скуку, они взбирались на холмы, всматривались в горизонт, будто ждали оттуда света и радости.

Неутомимые Зиновьев и Писарев и осенью, и зимой возились с какими-то приборами, брали на пробу почву и воду. Что-то писали, чертили, заносили в журналы. Едва показывался кто-нибудь чужой, они прятали свои приборы в мешки и делали вид, что рубят кусты, заготавливают топливо. Посольский люд обычно ходил за ними по пятам и помогал им: все развлечение, возможность отвлечься от грустных и тревожных дум.

Голые заснеженные просторы томили душу. Пронзительный ветер гнал рябую поземку, мгновенно заметал следы. Будто земля эта изначально была непримирима ко всякому следу, твердости и постоянству. Там, где вчера еще высился большой сугроб, сегодня чернели пески. Там, где такыр звенел под ногами, — горбился сугроб... Где степь, где море? Не разберешь: все сияло белизной. И скользили, ползли, извивались тысячи белых змей, желая обогнать одна другую.

Тевкелеву приходило порой на ум, что он и его люди — точно моряки, потерпевшие крушение. Выбросило их в середину безграничного океана, прибило к необитаемому острову. И хотелось бы снова выйти в море и плыть дальше, к родному берегу, да корабль разнесло в щепки... Только по солнцу, которое каждое утро восходит и каждый вечер заходит в одном и том же месте, можно сосчитать, сколько однообразных, томительных дней прошло, протекло здесь, вдали от людей и привычной жизни. Другой, совсем другой жизни... С утра до вечера с отчаянием, тоской и надеждой смотрели они на это равнодушное бесстрастное солнце. Степняки эти не менее опасны, чем неведомые моря и океаны. Едва сделаешь неверный шаг, едва оступишься — поминай как звали...

Нет, не видно паруса надежды в этом чужом океане, как ни вглядывайся в горизонт! О боже, что ждет его и людей, за которых он, посол, тоже в ответе! Они осунулись, истомились за три месяца. Обросли бородами, пообносились. Но терпеливы, как терпеливы! Тевкелев позвал Таймаса: вот кто никогда не унывал, всегда был готов к действию.

«Завтра Новый год! Нет для русского человека высшего наслаждения, чем сидеть в новогоднюю ночь около пушистой елки и вдыхать запах хвои. — Тевкелев зажмурился, будто бы уже испытывал это наслаждение. — Подумай, как получше провести новогодний праздник, чтобы поднять дух наших солдат. А то все носы повесили, приуныли без праздников-то!»

Юмаша снарядили в ближний аул, к Есету, за кониной и бараниной. Таймас принялся пересчитывать наличные припасы и посуду. Сохранилось два бочонка самогона и несколько бутылок французского шампанского, их Тевкелев выпросил у уфимского воеводы на случай, если миссия его будет удачной. Что ж, если не было повода угостить шампанским казахских воротил — сгодится для своих!

Верно гласит народная мудрость: «Один лишь шайтан живет без надежды!»

Солдаты прочесали окрестные холмы и отыскали саксаул в рост человека. Распороли несколько шапок, вынули из них вату и посыпали голые ветки «снежком». Старые железяки и деревяшки из утвари сгодились на игрушки. Дедом Морозом обрядили бородача Цапаева. Чтобы укрыть его усы и бороду ватой, пришлось распотрошить тюфяк. У непоседливого казака белые усы и борода облетали несколько раз — не мог он без того, чтобы не понюхать табачку, а понюхав, чихал от души...

Никто не соглашался быть Снегурочкой. Согласился после долгих отнекиваний и препирательств Костюков. На него еле-еле напялили одолженное у аульских женщин длинное белое платье и белый платок. Парень превратился в мишень для беззлобных шуточек: уж очень смешно он выглядел, забавно и несуразно.

— Если эдакой невесте да не найти двух мужей, чтоб один к губам льнул, а другой к коленям, она никогда не сможет, бедняжечка, зачать! — Господь воистину сделал подарок острослову Цапаеву и людям, которые от души хохотали, глядя на Костюкова.

Люди из ханского аула и из аула Есета приехали посмотреть на русский праздник, весть о котором облетела окрестности. Они удивлялись безудержному веселью и беспрерывному хохоту этих чудных русских. Больше всего изумила их щедрость бородатого старика в белой одежде с большим мешком за плечами. Каждому, кто подходил к нему и называл имена оставшихся дома детей, он горстями сыпал пиленый сахар, пряники и еще какие-то диковинные сладости.

Куда только подевалась суровость непонятных, странных пришельцев из России! А как легко, будто кумыс, пьют они вонючую белую жидкость — хоть бы поморщились! Опрокинут в себя стакан, понюхают кулак и только после этого бросают в рот какое-нибудь свое лакомство.

В полночь поднялся посол Тевкелев и провозгласил:

— Вот и Новый год наступил! С богом! Да пошлет он нам всем здоровья, счастья и успехов во имя России и царицы-матушки.