Юзеф Крашевский - Дети века

Скальский неохотно начинал разговор с детьми, зная, наверное, что ему намылят голову. Он молчал.

— Рожер что-то очень весел, — сказал он наконец тихим голосом.

— Ведь вы не знаете, в чем дело! Идалия распекает маменьку. Ей захотелось невозможного, она требует Вальтера.

— Старого Вальтера? Зачем? — спросил Скальский.

— Непременно хочет идти за него замуж.

Отец остолбенел, считал это за шутку, но панна Идалия отозвалась в эту минуту.

— Что же, папа, вас так это удивляет? — сказала она. — Разве это так необыкновенно? Превосходная партия.

— Правда, аптека! — заметил, вздыхая, Скальский, потому что ему было жаль ступок и склянок, из которых собирались гроши.

— О, я так бы и позволила ему сидеть в аптеке! — воскликнула панна Идалия. — Вы также недогадливы, как и другие, а я серьезно хочу выйти за Вальтера.

Скальский пожал плечами.

— Вам, папа, нужно только заманить его в аптеку, сделать так, чтоб он бывал у нас почаще, а остальное я беру на себя.

— Такой старик! Ведь он старше меня, — сказал Скальский.

— Вот несчастье! Перед каждым я принуждена объясняться! — воскликнула панна Идалия. — А если я по принципу хочу иметь старого мужа?

— Так и возьми его себе, а меня оставь в покое. Я ни помогать тебе, ни мешать не стану. — Старики переглянулись.

— Вот родители! — молвила панна Идалия, обращаясь к брату. — Слышишь ли, как они рассуждают, когда дело идет о счастье дочери? Ведь я же говорю, что это составит мое счастье.

Старый аптекарь был слишком огорчен и опечален, чтоб продолжать разговор, и потому уселся близ жены и, вздыхая, начал вытирать очки.

— Хорошо, — сказал он через несколько времени, — сегодня, кстати, Вальтер должен быть у меня для подписания некоторых бумаг.

— И вы его не попросите в гостиную? — спросила дочь.

— Почему не попросить, но только он не придет.

— В таком случае, я сама его приглашу! Пан Рожер засмеялся.

Разговор на этом и прекратился. Но вечером Вальтер действительно пришел в кабинет к Скальскому, а панна Идалия, которая его поджидала, через несколько минут пришла просить его на чай к матери.

Доктор посмотрел на разодетую, красивую панну и молча поклонился.

— Чрезвычайно вам благодарен, но я занят, — сказал он.

— О, неужели вы откажете нам зайти на минуту? Усердно прошу вас.

И, не ожидая ответа, панна Идалия смело подошла к нему, подала руку и повлекла его наверх с торжествующим видом. Мать, увидев это, побледнела, а потом покраснела. Вальтер, очевидно, был в смущении; он, очевидно, был недоволен собою, обнаруживал крайнюю холодность, но панна Идалия решила ни на что не обращать внимания. Усевшись возле него, она первая заговорила на тему о том, как ему должно быть скучно.

— Я никогда в жизни не скучаю, — отвечал Вальтер, — потому что постоянно занят.

— Так тоскуете.

— Нимало, мне только надоедают люди.

— Как и женщины?

— Женщины в особенности, — отвечал доктор, — я отвык от их общества.

— Значит, надо привыкнуть снова.

— А для чего мне это? — спросил Вальтер.

— Конечно, возвратившись на родину, вы не останетесь одиноки и захотите устроить себе семью.

Доктор посмотрел на нее удивленными глазами.

— Семью в жизни человека создает не его воля, но Божья. — Если она разорвалась, если лопнули узлы, ее соединявшие, — горе остается навеки. На этом трауре ничего уже нельзя посеять.

— Значит, у вас было семейство? — спросила панна Идалия, рисуясь и смотря пристально в глаза своему собеседнику.

— Да, вымерло, — отвечал сухо доктор.

Панна замолчала, играя веером, но доктор не мог поднять глаз, чтоб не встретиться с ее взором; очевидно, это беспокоило его.

"Чего ей надо от меня?" — подумал он.

"С этим человеком нужно действовать напролом!" — подумала в свою очередь Идалия.

— Что вы любите? — спросила она после некоторого молчания.

— Я? Уединение и труд.

— И музыку?

— Очень люблю, только настоящую.

— А что вы называете настоящей? Вальтер улыбнулся.

— Ту, которая возвышает и умиляет душу, в которой выражается и горе, и радость, в которой дело идет о мысли, а не об искусственном пеленании ее и удушении.

Панна Идалия не совсем поняла.

— Это значит, что вы любите только музыку серьезную, религиозную?

— Да, музыку, — отвечал доктор, — потому что музыка одно, а игра другое, так точно как не одно и то же лубочная картинка и художественное произведение.

Панне Идалии даже захотелось зевнуть. Она чувствовала, что шла не твердо по этой почве, и доктор показался ей скучным.

— А читать любите? — спросила она.

— Люблю, но только то, что учит мыслить. Значит, нечего было распространяться о литературе.

— Итак, вы хотите остаться одиноким навсегда? — спросила панна Идалия через несколько минут.

— Как вы это понимаете? — холодно сказал Вальтер. — У меня уже много знакомых.

— Что такое знакомые?.. Вы… вы не располагаете жениться?

Вальтер рассмеялся, панна Идалия покраснела.

— Разве только если бы сошел с ума! — воскликнул Вальтер.

— Отчего же? Ведь вы не очень стары.

— Вы находите?

— Вы интересны, весьма интересны и можете нравиться.

Несмотря на обычную свою суровость, Вальтер начал смеяться сардонически.

— Вы насмехаетесь надо мною, — сказал он.

— Даю слово, что говорю серьезно, очень серьезно.

Доктор посмотрел пристально и пожал плечами.

— А как вы полагаете, сколько мне лет? — спросил он.

— Самое большое пятьдесят с лишком, много шестьдесят.

— А известно вам, какой обыкновенно бывает средний век?

— Неизвестно, но знаю, что женатые люди живут долее холостых.

— В какой это вы читали статистике?

— Не помню.

— Но зачем же вы так заботитесь обо мне? — насмешливо спросил Вальтер.

— Я объясню вам свои ребяческие и наивные вопросы. Если я вижу человека самостоятельного, но бессемейного, мне становится жаль тех, которые могли бы разделять с ним счастье. Это неестественное положение.

Панна Идалия остановилась. Доктор молчал несколько времени.

— Знаете ли, — сказал он, наконец, — никогда не следует касаться подобных вопросов с незнакомыми людьми. Кто знает, какие можете разбудить в душе их воспоминания!

"Вот тебе и раз!" — подумала панна Идалия и прибавила вслух:

— Извините, пожалуйста, но зато я сяду за фортепьяно и сыграю вам что-нибудь из Мендельсона, который причисляется иногда к серьезным музыкантам.

Весь этот разговор Вальтер слушал, по-видимому, более с удивлением, нежели с волнением, и когда панна Идалия уселась за фортепьяно, он воспользовался этим, чтоб пристальнее всмотреться в нее; но в глазах старика не блеснул ни один луч того чувства, которое хотели разбудить в нем.

Мать, предупрежденная уже о своих обязанностях, начала нашептывать доктору о достоинствах дочери; бедная женщина принудила себя даже высказать особенную похвалу, что дочь ее преимущественно любит людей серьезных и что давно уже решилась не выходить замуж за молодого человека.