Иван Наживин - Степан Разин. Казаки

И вдруг он раскрыл рот и онемел.

– Иоська, да ведь это ты?!.– воскликнул вдруг Иван Иванов сын Самоквасов, тоже во все глаза глядя на еврея. – Ну оказия!..

– Ясновельможный пан воевода... – любезно осклабился Иосель. – Ну, могу вам сказать: встреча!.. А как драгоценное здоровьице глубокочтимой Пелагеи Мироновны?

– Гм... – откашлялся Иван Самоквасов. – Супружницу мою – разве ты забыл? – зовут не Пелагеей Мироновной, а Матрёной Ильинишной... Эх, память-то у тебя коротка!

– А да, да, да, да... – шлёпнул себя ладонью по лбу Иосель. – В самом деле! Ну конечно... Матрёна Мироновна... Здравствует она?

– Ничего, живём себе поманенечку...

– Садитесь, садитесь, гости дорогие... – проговорил достопочтенный Иосиф Диамантенпрахт, указывая гостям на глубокие бархатные кресла. – А помните, ясновельможный пан... гм... гм... как вы, бывало, всё посмеивались да приговаривали: кто кого?... Ну: кто же кого?...

И он весёлыми, умными глазками вежливо посмотрел на Ивана Иванова сына Самоквасова.

– Ты обскакал... – махнул рукой именитый гость.

– Хе-хе-хе-хе... – тихонько засмеялся достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт. – Хе-хе-хе-хе... Но, как видится, и вам жаловаться не приходится...

– Нет, Бога гневить нечего... И мы ничего, живём, хлеб жуём... – сказал Иван Самоквасов. – Ну, одначе, мы к тебе по делу мимоездом заехали, посоветоваться. Только ты уж вот что: старое не поминай – может, у нас там и не всё ладно было, но...

– Ну, зачем?... Кто старое помянет, тому глаз надо выковыривать, как по-русски говорится... – сказал господин Иосиф Диамантенпрахт. – Чем могу служить?

И. М. Языков обстоятельно и очень дипломатично изложил дело. Еврей вытянул губы, как бы нюхая свои седые усы. Глаза его были скорее печальны.

– Видите ли, достопочтенный и сиятельный князь... – проговорил он медлительно. – Фирма немножко... ненадёжна...

– Как? Россия-то?

– Что ж что Россия?... – сказал задумчиво господин Иосиф Диамантенпрахт. – Возьмите первое: великий государь уже в годах, а наследник Феодор слабоват, а там ещё сыновья, да от двух разных матерей. И бояре крутят туда и сюда: то Нарышкины, то Милославские, то кто, то что... А внизу – казаки... Взять деньги, конечно, нетрудное дело, а вот кто платить-то будет, если – чего, конечно, упаси Боже... – великий государь... ну, что-нибудь с ним случится?... Впрочем, раз вы едете в Англию, то, может быть, на обратном пути вы понаведаетесь, а я тем временем посоветуюсь с сыновьями. О, они у меня такие головы, такие головы – ай-вай, дай Бог всякому министру таких детей иметь! И Иосиф, и Янкель, и Симхе, и Мойша, и Рувим, и Арончик, и Лейба, все...

Но когда на обратном пути российское посольство заехало договорить о делах в Амстердам, то достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт, к великому прискорбию своему, в деньгах должен был отказать решительно и окончательно: фирма ненадёжна...

И действительно, дела на Москве как будто всё не клеились, tragoedia moscovitica всё продолжалась. Сперва при дворе чрезвычайно усилился думный боярин Артамон Сергеевич Матвеев, и, всё более и более входя во вкус власти и богатства, пользуясь своим влиянием на царя, первым выхлопотал у него незаконный указ 13 октября 1675 года о продаже крестьян без земли и тем окончательно свёл русского крестьянина на положение скота. Тут вскоре внезапно скончался великий государь Алексей Михайлович, и при дворе начались бешеные интриги и борьба за власть Милославских и Нарышкиных. На престол российский вступил больной царь Феодор, а именитый боярин Матвеев, обвинённый в ведовстве, ушёл в далекую ссылку в Пустозёрск, где и жил в великой нищете. Его верного слугу Орлика за то, что не донёс он своевременно о чернокнижных занятиях своего господина, сожгли. Потом, после скорой смерти Феодора, подняла великую смуту на Москве разбитная царевна Софья, о которой историки говорят, что она «даже занималась сочинением комедий для придворного театра». Она начала свою деятельность стрелецким бунтом, во время которого погибло много бояр, а между ними престарелый князь Юрий Алексеевич Долгорукий, усмиритель казаков, и только что вернувшийся из ссылки боярин Артамон Сергеевич Матвеев. Избранный криком народным у Красного крыльца царём московским маленький царевич Пётр был в тени...

И если неспокойно было на верху, то ещё более неспокойно было на низу, в безбрежном море крестьянском. Везде разбойничали неуловимые шайки лихих людей, из которых наибольшие заботы причиняла шайка атамана Тренки Замарая, промышлявшая то в муромских, то в брянских лесах. Делались попытки использовать в смутах и царское имя: уже в 1674-м году в Малороссии изловили самозванца Воробьёва. Шумела, как всегда, и Волга: в 1693-м году воровская ватага, прибежав сверху, осадила там Чёрный Яр. И если в тихом Коломенском мальчик Пётр пускал деревянные кораблики по сонному пруду, в котором некогда его батюшка Алексей Михайлович всемилостивейше купал своих стольников и любительно смеялся над их проказами, и если во главе своих потешных мальчик штурмовал воображаемые крепости, то по граням безбрежных и тоскливых степей заволжских, среди которых человек так унизительно мал, по-прежнему бродили не помнящие родства волки степные и только и ждали, что удобного случая... Так что мудрая осторожность достопочтенного господина Иосифа Диамантенпрахта в переговорах с постельничим И. М. Языковым имела, пожалуй, под собой некоторые основания...

И только победные громы Полтавы заставили Торговый дом «Наследники Иосифа Диамантенпрахта» задуматься и понять, что достопочтенный основатель фирмы несколько ошибся на этот раз в своих расчётах. Достопочтенный Иосиф Диамантенпрахт Младший был немедленно командирован фирмой в Санкт-Питер-Берх, очень быстро нашёл нужные ходы и предложил правительству российскому свои услуги.

– Деньги мне нужны... – коротко сказал Пётр. – Кондиции?

Достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт Младший вкрадчиво и очень убедительно изложил свои условия.

Великан обернул к нему своё вдруг страшно налившееся кровью лицо и грянул:

– Да ты с кем говоришь, оббразина? Привык голоштанных немецких-то дуксов обдирать... Закладывать тебе России я не собираюсь...

Достопочтенный господин Иосиф Диамантенпрахт сжался в комочек.

– Маэстэт...

Огромный, весь в мозолях и не очень опрятный кулачище ахнул по еловому, ничем не покрытому, заваленному всякими планами и чертежами столу:

– Вон!..

В дверях мелькнули пятки...

Но всё это было ещё скрыто в сумрачных далях грядущего. А пока Москва, несмотря на все смуты свои, сладко пила и ела, от полден до вечерен отдыхала, а с темнотой опять разбредалась по своим опочивальням тёплым. И по-прежнему тихи были ночи московские, ночи кремлёвские, – только куранты играли нарядно, отмечая тихие часы, да стучали колотушки сторожей, а по стенам зубчатым и по башням, в звёздной высоте, восхваляя великое царство Московское, по-прежнему пели сторожевые стрельцы: