Александр Дюма - Красный сфинкс

— Я скромен, когда сужу себя, маршал, и горд, когда сравниваю себя с другими.

— А ты, Людовик, слушай, ты за кого? За кардинала, за Месье или за самого себя? Что до меня, то заявляю: на твоем месте я был бы за Месье.

— Почему, дурак?

— Потому что, проболев все время осады Ла-Рошели, он наверняка захочет взять реванш в Италии. Может быть, теплые страны больше подходят твоему брату, чем холодные.

— Лишь бы там не было слишком жарко, — произнес Барада.

— А, и ты решился заговорить! — сказал король.

— Да, — ответил Барада, — когда у меня есть что сказать, иначе я молчу.

— А почему ты не шпигуешь?

— Да потому, что у меня чистые руки и я не хочу их пачкать; потому, что от меня пахнет хорошо и я не хочу пахнуть плохо.

— Держи, — сказал Людовик XIII, вынимая из кармана флакон, — можешь надушиться этим.

— Что это?

— Померанцевая вода.

— Вы знаете, что я ее ненавижу, вашу померанцевую воду!

Король подошел к Барада и брызнул ему в лицо несколько капель жидкости из флакона.

Но, прежде чем они успели коснуться лица молодого человека, он бросился к королю, вырвал флакон у него из рук и разбил об пол.

— Господа, — спросил король, побледнев, — как бы вы поступили, если бы какой-нибудь паж нанес вам оскорбление, подобное тому, что допустил в отношении меня этот бездельник?

Все промолчали.

Один Бассомпьер, не в силах сдержать свой язык, выпалил:

— Государь, я велел бы его выпороть!

— Ах, вы бы велели меня выпороть, господин маршал! — крикнул Барада вне себя и, несмотря на присутствие короля, обнажил шпагу и кинулся на маршала. Герцог де Гиз и герцог Ангулемский его удержали.

— Господин Барада, — сказал Бассомпьер, — поскольку обнажать шпагу в присутствии короля запрещено под угрозой отсечения кисти руки, вы позволите мне отнестись к этому запрету с должным уважением; но, поскольку вы заслуживаете урока, я вам его дам. Жорж, шпиговальную иглу!

И, взяв иглу из рук конюшего, Бассомпьер произнес:

— Отпустите господина Барада.

Барада отпустили, и он, несмотря на окрики короля, яростно бросился на маршала. Но тот был старым фехтовальщиком, если он не часто обнажал шпагу против врагов, то не раз делал это против друзей, и теперь с отменной ловкостью, не вставал с кресла, парировал удары фаворита, а затем, воспользовавшись первым же случаем, вонзил ему шпиговальную иглу в плечо и оставил там.

— Ну вот, почтеннейший молодой человек, — сказал он, — это будет получше кнута и запомнится дольше.

Увидев кровь, выступившую на рукаве Барада, король вскрикнул.

— Господин де Бассомпьер, — сказал он, — не смейте больше являться мне на глаза.

Маршал взялся за шляпу.

— Государь, — сказал он, — с позволения вашего величества я обжалую этот приговор.

— Где? — спросил король.

— Обращусь к Филиппу Бодрому.

И пока король кричал: «Бувара! Пошлите за Буваром!», Бассомпьер, жестом простившись с герцогом Ангулемским и герцогом де Гизом, пожал плечами и вышел, пробормотав:

— И это сын Генриха Четвертого! Не может быть!..

Как, вероятно, помнят наши читатели, в отчете Сукарьера кардиналу значилось, что г-жа де Фаржи и испанский посол г-н де Мирабель обменялись записками у ювелира Лопеса.

Но Сукарьер понятия не имел, что ювелир Лопес был душой и телом предан кардиналу, в чем он был весьма заинтересован, ибо в своем двойном качестве магометанина и еврея (одни считали его евреем, другие магометанином) ему с трудом удавалось избегать оскорблений, несмотря на то что он старательно и открыто ежедневно ел свинину, стремясь доказать, что не принадлежит ни к последователям Моисея, ни к последователям Магомета, запрещающим своим приверженцам свиное мясо.

И все-таки однажды ему чуть не пришлось дорого заплатить за глупость некоего докладчика Королевского совета. Лопес был обвинен в том, что во Франции выплачивает пенсии от имени Испании; к нему явился докладчик Королевского совета, проверил его книги и нашел в них запись, по его мнению самую компрометирующую:

«Guadameciles por El Senor de Bassompierrepierre».

Лопес, предупрежденный, что будет обвинен в государственной измене наравне с маршалом, бросился к г-же де Рамбуйе (она вместе с красавицей Жоли была в числе лучших его клиенток) и попросил ее защиты, объясняя, что все его преступление — запись в книге заказов:

«Guadameciles por El Senor de Bassompierrepierre».

Госпожа де Рамбуйе попросила своего супруга спуститься; узнав, в чем дело, он тут же отправился к докладчику, с которым был дружен, и заверил его в невиновности Лопеса.

— И все же, мой дорогой маркиз, дело ясное, — сказал ему докладчик: guadameciles!

Маркиз перебил его.

— Вы говорите по-испански? — спросил он чиновника.

— Нет.

— Вы знаете, что такое guadameciles?

— Нет, но по одному виду слова я догадываюсь, что это нечто ужасное.

— Так вот, дорогой мой, это означает: «Кожа с золотым тиснением для обивки стен — господину де Бассомпьеру».

Докладчик никак не хотел в это поверить. Пришлось послать за испанским словарем, где сам докладчик отыскал перевод столь занимавшего его слова.

В действительности Лопес был мавританского происхождения; когда мавры в 1610 году были изгнаны из Испании, Лопеса послали во Францию, чтобы он защищал интересы беженцев; он обратился к г-ну маркизу де Рамбуйе, говорившему по-испански. Лопес был умный человек. Он посоветовал торговцам сукном одну срочную сделку; она оказалась удачной, и торговцы выделили ему из своей прибыли долю, на которую он не рассчитывал. На эти деньги он купил необработанный алмаз, огранил его и нажился на этом; вскоре к нему стали отовсюду присылать необработанные алмазы как к самому лучшему гранильщику. В результате все лучшие драгоценные украшения того времени проходили через его руки, тем более что ему посчастливилось найти помощника, еще более умелого, чем он сам. Этот человек, согласившийся работать с ним, был настолько ловок, что одним ударом молотка раскалывал алмаз надвое.

Когда встал вопрос об осаде Ла-Рошели, кардинал послал Лопеса в Голландию разместить заказы на постройку кораблей или даже купить готовые. В Амстердаме и Роттердаме он скупил множество всяких вещей, прибывших из Ирака и Китая, и таким образом не просто ввел, но и изобрел торговлю редкостными вещами во Франции.

Поездка в Голландию помогла ему округлить состояние, и, поскольку истинная причина этого путешествия оставалась для всех неизвестной, он смог стать сторонником господина кардинала так, что ни один человек об этом не догадался.

Он тоже заметил совпадение визитов испанского посла и г-жи де Фаржи, а его гранильщик видел переданную записку; таким образом, кардинал получил извещение с двух сторон и, поскольку сведения Лопеса полностью подтверждали то, о чем сообщал Сукарьер, высоко оценил сообразительность последнего.