Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо

С середины второй луны воинские барабаны уже не смолкали в Киёсу, без устали возвещая об отбытии всё новых и новых подразделений. Сборы каждый раз занимали не менее пяти дней, и на это время в замке воцарялись превеликое волнение и суматоха, но стоило воинам ступить за ворота, как вновь восстанавливалось спокойствие, будто угасал огонь в очаге.

Вскоре до замка долетели слухи о том, что клан Такэда разбит на голову, а Кацуёри Такэда и его сын казнены. Следом подоспела весть о победе Хидэёси Хасибы — он взял крепость Камуруяма в провинции Киби.

Новости о триумфальном шествии армии Нобунаги Оды по мятежным землям множились, а О-Ити всё мрачнела, особенно это было заметно на фоне всеобщего ликования. Вспоминала ли она былые сражения, печалилась ли о падении замка Одани — кто знает, а Тятя с Охацу и внимания-то не обратили, в каком настроении пребывает мать. Они по-прежнему радовались жизни и столь беззаботно резвились, что однажды О-Ити не выдержала:

— Тятя, что за крики? А ты, Охацу, почему позволяешь себе так неприлично хихикать?

Смех у Тяти и правда был звонкий, оглушительный. Даже если она пыталась сдержаться, веселье всё равно прорывалось наружу, извергалось шумным водопадом, а Охацу вторила ей, заливаясь серебряным колокольчиком. Самой тихой из трёх сестёр была, несомненно, Когоо, которая не смеялась никогда. Эта угрюмая, молчаливая девочка, с извечным удивлением взиравшая на забавы сестриц, единственная среди детей Асаи унаследовала заурядные черты отца, отмеченные хмурым недовольством. Ослепительная красота Тяти и Охацу конечно же затмевала неброскую внешность Когоо.

Однажды летним днём, на рассвете, О-Ити в ночном платье, словно обезумевшая, ворвалась в спальню дочерей и разбудила всех троих. Присев подле их футонов, она шёпотом проговорила:

— Не удивляйтесь тому, что я сейчас скажу. Наш господин мёртв!

Смысл этих слов дошёл до Тяти не сразу.

— Он попал в засаду, устроенную Мицухидэ Акэти, и был принуждён совершить самоубийство вчера вечером в Киото.

Теперь Тятя уже не сомневалась: её дяди, Нобунаги Оды, больше нет. И всё же она не понимала, почему мать так потрясена смертью старшего брата, который в общем-то никогда не вызывал у неё тёплых чувств. Разумеется, Тятя и сама ощутила некоторое беспокойство — ведь неизвестно, что будет с ними со всеми теперь, когда их покровителя не стало, — однако девочка ни на миг не забывала о том, что этот человек был заклятым врагом Асаи, ведь он убил её отца, уничтожил её клан!

— Значит, господин Нобунага мёртв? — Тятя не решилась добавить, что это воистину кара небесная, но демонстрировать скорбь она тоже не собиралась и не испытывала ни малейшего душевного трепета. Просто настал момент, которого она долго ждала. Ей подумалось, что Нобунагу, убийцу Асаи, только что постигла та самая участь, своего рода месть судьбы, не пощадившая в своё время и её родного отца, который разорил клан Кёгоку.

Охацу и Когоо, во все глаза глядевшие на мать, тоже, судя по всему, были потрясены неожиданной вестью.

— Бедный господин! — воскликнула О-Ити и, бросившись на футон, разрыдалась.

Тятя пребывала в недоумении: десять лет назад матушка столь же горько оплакивала смерть своего мужа, как может она теперь так убиваться по его палачу? Неужели причиной всему родственные чувства?

— Придёт день, и Мицухидэ Акэти, убийцу господина Нобунаги, тоже настигнет предательский удар. История опять повторится.

— Тятя! Какая стойкость перед лицом судьбы! — О-Ити подняла на дочь заплаканные глаза. В них читался страх.

— Но ведь именно так и бывает, матушка! Господин Нобунага — убийца моего отца!

— Смерть от меча — удел всех воинов, ничего тут не поделаешь. Я всегда буду помнить о том, кто повинен в гибели твоего отца, но и ты не забывай, что лишь благодаря милости господина Нобунаги мне и вам сохранена жизнь и что до сего дня мы пребывали в безопасности на его земле.

Прошедшие годы, судя по всему, смягчили сердце О-Ити, но и Тятя изменилась. Не сдержавшись, она выпалила матери в лицо:

— Так вы, стало быть, из чувства благодарности хлопотали перед своим старшим братом за Такацугу Кёгоку? Или устроили моего кузена на службу из чувства вины? Девушка и сама не понимала, что заставило её произнести эти слова. С одной стороны, она сгорала от ненависти к родному дяде, с другой — от лица двоюродного брата бросала обвинение собственному клану Асаи, причинившему столько зла Кёгоку.

На заре в замке Киёсу поднялась суматоха — долетели слухи, что не сегодня завтра войско Акэти пойдёт на приступ. Тятя в тот день два раза поднималась на сторожевую башню, вглядывалась в даль — там, на тракте, мчались к неведомой цели всадники, шли куда-то пешие отряды, в каждом — от силы по два десятка ратников. Серое низкое небо над равниной набухало дождём.

Не заставила себя ждать ещё одна новость: о смуте вокруг замка Адзути. Молва шумела на все лады, но поручиться за достоверность сведений никто не мог. Говорили, будто войско Мицухидэ Акэти захватило цитадель Нобунаги, жестокие сражения идут в Сэтабаси, столица Киото полыхает огнём и тонет в крови…

Но больше всего Тятю поразил слух о том, что Такацугу присоединился к мятежникам, возглавляемым Мицухидэ Акэти, собрал всех старых вассалов клана Кёгоку и осадил замок Нагахама, резиденцию Хидэёси. И это была единственная новость, в достоверности которой не приходилось сомневаться, поскольку принёс её Фудзикакэ Микава-но-ками. Значит, Такацугу с Нагаскэ Абэ и другими верными соратниками действительно взял штурмом Нагахаму, где не было никого, кроме жены и детей Хидэёси да малочисленного гарнизона…

Выслушав Фудзикакэ, Тятя заметно побледнела — это она-то, и глазом не моргнувшая, когда её известили о смерти дяди! «Такацугу сам себя погубил, — с ужасом подумала девушка, — он сделал роковую ошибку, которая лишит его будущего». В ту пору смуты и сумятицы никто ещё не знал, сумеет ли Хидэёси взять власть в свои руки или же его оттеснят в сторону наследники Нобунаги, но Тятя уже тогда могла поклясться, что Такацугу ступил на неверный путь.

В основе её уверенности лежало внезапное открытие: оказывается, Такацугу совсем не таков, каким она себе его представляла. Это был уже не тот Такацугу, который принял христианскую веру и, сидя в лодке, возвращавшейся с Тикубудзимы, говорил о том, что нельзя питать ненависти к людям. Нет, теперь перед Тятей предстал коварный хищник, воспользовавшийся беспорядками, которые последовали за смертью Нобунаги, чтобы отвоевать потерянные семейные владения.

Вера Такацугу изначально служила одной-единствен-ной цели: спасти его от мыслей о мести. Это было очевидно. Он обратился к иноземной религии для того, чтобы выжить и при этом не нанести урона собственной гордости — гордости потомка благородных Кёгоку. А в суматохе, вызванной гибелью верховного властелина, горячая кровь воина вскипела, и уже ничто не могло её остудить — Такацугу соблазнился блестящей возможностью возродить свой клан, вернуть ему былое могущество. Будь Тятя мужчиной, её обуял бы тот же порыв. Понимая всё это, она тем не менее считала, что двоюродный брат поторопился. Горячность молодого воина бросала тень на его поступки, такое поведение, говорила себе Тятя, не подобает наследнику славного дома Кёгоку.