Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо

На протяжении всего пира Тятя пристально следила за Моримасой Сакумой. Поначалу статный молодой воин занимал место подле своего дяди Кацуиэ, затем, в разгар торжества, присоединился к самураям низшего ранга и предался возлияниям, позабыв обо всём на свете. Наконец, уже нетвёрдо держась на ногах, он направился к Тяте, уселся напротив неё и бесцеремонно протянул пустую чарку в ожидании, что девушка наполнит её сакэ.

Тятя и не думала потакать его капризам. Одарив юношу ледяным взглядом, она презрительно отвернулась.

— В середине второго месяца мы отправляемся в поход. Дни мои сочтены. Неужто откажетесь наполнить чарку? Пусть это будет последнее приятное воспоминание, которое я унесу с собой из нашего изменчивого мира. Моримаса идёт на смерть! Слышите? Не истечёт и пары месяцев, как Моримаса сложит голову!

Тятя молчала. Поведение молодого воина, который бахвалится собственной смертью, очень ей не понравилось. Помолчав ещё немного, она сердито осведомилась:

— И почему это вы непременно должны сложить голову?

— Потому что я хочу, княжна, чтобы вы и дальше мирно жили в этом замке.

— А умирать-то вам зачем?

Моримаса ответил, и взгляд его при этом был таким ясным, будто он и не пил сакэ:

— Хидэёси победит, только если я погибну. Знаете, какое моё самое заветное желание? Чтобы на свете было два Моримасы!

Так и не дождавшись от Тяти добавки, он забрал свою пустую чарку и вернулся к товарищам по оружию.

Тятя полюбовалась ещё одним выступлением актёров театра Но и покинула праздничный пир. У входа в женские покои она увидела Охацу. Младшая сестрёнка бросилась к ней со всех ног:

— Господин Такацугу!..

— Господин Такацугу? Здесь? — невольно воскликнула Тятя, впиваясь взглядом в лицо сестры.

— Да, он беседует с матушкой.

— Почему же ты стоишь тут, на галерее? Идём.

— Я… — Охацу так и осталась стоять у фусума.

Тятя одна вошла в гостиную. Такацугу сидел напротив её матери, в официальной позе, ладони на коленях. Одет молодой человек был совсем просто и казался очень усталым, измождённым, но взор, который он устремил на Тятю, был всё тем же — гордым взором наследника славного рода Кёгоку. В этом взоре пламенело ожесточение мятежника, а не загнанного зверя, не беглеца.

Тятя села перед ним, слегка опустив голову, чувствуя, как сердце ускоряет биение.

Такацугу тем временем продолжал разговор, обращаясь к своей тётушке:

— В последний раз я приходил к вам в Киёсу испросить совета о том, какой путь мне следует избрать. Сегодня меня привела к вам та же нужда.

О-Ити, прикрыв лицо рукавом кимоно, промолвила:

— Цель вашего прихода сюда понятна, нет смысла разъяснять её. Я передам вашу просьбу моему супругу.

На некоторое время воцарилась тишина. Наконец Такацугу взглянул на Тятю:

— Вы, должно быть, считали меня погибшим?

— Нет, я ни на миг не усомнилась в том, что вы живы. А господин Гамоо заверил меня, что вы не покинете этот мир, пока былое могущество дома Кёгоку не будет восстановлено.

— Удзисато Гамоо?! — выдохнул Такацугу. — Когда вы с ним виделись?

— Вскоре после событий в Хоннодзи.

— Если я и жив до сих пор, то вовсе не по той причине, каковую открыл вам Удзисато Гамоо.

«А по какой же?» — Тятя вскинула на него глаза, в которых застыл этот немой вопрос. Она встретила взгляд Такацугу, наполненный странным светом ожесточения и одновременно печали.

— Я отказался от смерти вовсе не ради того, чтобы сражаться за честь своего клана.

— Ради чего же тогда?

Такацугу ничего не ответил. «Неужели он хотел сказать, что живёт ради меня?» — подумала Тятя и чуть не задохнулась от разочарования. Такацугу тотчас показался ей скучным и никчёмным человеком. «Какая прискорбная ошибка! Вы огорчаете меня, братец!» — эти обидные слова горели у неё на языке, и девушка с трудом поборола желание выплюнуть их в лицо Такацугу, а потом вскочить и выбежать вон.

С того дня Такацугу поселился в дальних покоях замка Китаносё на правах гостя. Охацу и Когоо, обрадовавшиеся случаю развеять скуку, частенько наносили ему визиты, сам Такацугу нередко заглядывал на женскую половину, но Тятя не обменялась с ним и словом. Ореол геройской славы и чести, в который она так долго облекала своего двоюродного брата, рассеялся без следа.

С восходом первой луны Хидэёси, в последнее время живший в Химэдзи, наведался в Киото, затем в Адзути и вдруг девятого числа отдал приказ об общем сборе всех союзных войск. Армия нужна была ему для атаки на Кадзумасу Такикаву, и на седьмой день второй луны десятки тысяч ратников под его предводительством выступили в поход. Весть эта достигла Китаносё с десятидневным опозданием.

Во втором месяце снегопады поутихли, но северный замок в Этидзэн всё ещё был отрезан сугробами от внешнего мира. В покоях тэнсю военачальники день и ночь держали совет, выбирая благоприятный день для начала войны против Хидэёси. Вечерами в пределах крепостной стены загорались костры простых ратников, которые, не снимая доспехов, готовились ко сну под открытым небом; во всех гостевых покоях квартировали знатные самураи. И вот наконец, на рассвете двадцать восьмого дня второй луны, бой барабанов и трубный глас раковин торжественно возвестили сбор. Хидэёси уже захватил Нагахаму, заручился поддержкой Нобухико и теперь атаковал Такикаву, союзника Кацуиэ. Дольше оставаться в стороне Кацуиэ не мог. Со смотровой площадки тэнсю взору открывалась равнина, на которой тысячи людей расчищали снег — им предстояло открыть дорогу на Янагасэ, где должна была состояться битва, освободить от сугробов десятки ри заснеженного пространства.

На второй день третьей луны, едва занялась заря, первые отряды тронулись в путь во главе с Моримасой Сакумой. Если верить его пьяному бахвальству на новогоднем пиру, в тот день он выступил навстречу смерти. Тятя с сёстрами поднялись на сторожевую башню. Колонна ратников растянулась на белой равнине тонкой длинной цепью. Силуэт молодого полководца навсегда запечатлелся в Тятиной памяти.

Через два дня настала очередь Кацуиэ покинуть Кита-носё. Он повёл за собой двадцать тысяч воинов — своих и Тосииэ Маэды. На сей раз Тятя с матушкой и сёстрами вышла проводить отчима к воротам, у которых царила величайшая суета. Пятидесятичетырехлетний полководец держался в седле с горделивым достоинством, выпрямив спину, и ни разу не обернулся к О-Ити и её дочерям. Всей армии понадобилось два часа, чтобы выйти за ворота. Когда последние ряды ратников исчезли из виду, О-Ити, Оха-цу и Когоо удалились в свои покои, а Тятя немного побродила в полном одиночестве по опустевшему центральному двору замка, припорошенному только что выпавшим снегом. Ступив на галерею, ведущую из внутреннего сада в гостиную, она увидела Такацугу, идущего ей навстречу и, слегка поклонившись, собралась было пройти мимо, но он её окликнул: