Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо

— Княжна!

Девушка остановилась.

— Это сражение будет судьбоносным для вашей семьи.

Гадая, к чему он клонит, Тятя молча смотрела ему в глаза. Поколебавшись немного, Такацугу продолжил:

— Военным кланам не привыкать к победам и поражениям. Такова их участь. Вот и вам настала пора задуматься о том, что вы будете делать, когда битва закончится.

— Вы хотите сказать — когда мой батюшка потерпит поражение? — прямо спросила Тятя и потупилась. — Я уже знаю, что буду делать.

— Могу я полюбопытствовать, что именно?

— Я намерена разделить судьбу этого замка.

— И почему же, с таким-то образом мыслей, вы в своё время не разделили судьбу замка Одани?

— Тогда я была слишком маленькой. — Тятя подняла голову и теперь снова смотрела в лицо Такацугу. Нет сомнений — брачный союз её матери с Кацуиэ Сибатой увлёк их всех на неверный путь. Она знала, что так будет, с самого начала знала и всё же подтолкнула мать к этому губительному решению. Она сделала это ради него, ради Такацугу, ради юноши с красивым печальным лицом, ради воина, который предпочёл жизнь вечного изгнанника бесчестью смерти, отказался уйти, не исполнив своего предназначения, не подняв из пепла дом Кёгоку. Да, когда-то для неё не было в мире ничего прекраснее этого лица и она охотно согласилась бы снести любые удары судьбы, подвести под них не только себя, но и мать, и сестёр, лишь бы это помогло Такацугу в осуществлении цели всей его жизни. Но теперь, глядя на него, Тятя чувствовала, как былая любовь обращается в ненависть. Она чувствовала, что её предали.

— Ваша матушка вышла замуж всего-то полгода назад. Никто не требует от вас столь беззаветной преданности клану Сибата.

— И что же вы предлагаете? Бежать? Да знаете ли вы, что воины этого замка идут на смерть только ради того, чтобы мы могли спокойно жить?

— На смерть, говорите? Но если вам нужна моя жизнь, я готов отдать её прямо сейчас!

В глазах Такацугу зажёгся прежний огонь, и Тяте показалось, что свет от него окутал её с головы до ног. Чтобы избавиться от этого наваждения, девушка устремилась в свои покои.

Вбежав в гостиную, она бросила Охацу:

— Приготовьтесь к визиту господина Такацугу, — и со злорадным удовольствием отметила, что при одном упоминании имени кузена личико сестрицы запылало румянцем.

Моримаса Сакума, военачальник первой группы войск, ступил со своими ратниками на землю Оми в пятый день третьей луны и встал лагерем вблизи Янагасэ. Кацуиэ, взявший под командование основные силы, не заставил себя ждать — девятого числа его знамёна взметнулись на горе Утинакао. С южной стороны он приказал возвести оборонительные укрепления и принялся ждать Хидэёси. Тот, самолично возглавив многотысячную армию, уже семнадцатого подошёл к Янагасэ, но обмена ударами не последовало: его армия заняла позицию в виду объединённых сил Сибаты и Маэды и тоже возвела оборонительные укрепления.

Вести из Оми поступали в Китаносё ежедневно, но в депешах говорилось лишь о нехватке продовольствия, амуниции и прочего, о военных же действиях — ни слова. Мало-помалу нервное напряжение, царившее в замке, спало, весенние деньки продолжили свой безмятежный бег. Снегопады теперь налетали на Этидзэн совсем редко, первые солнечные лучи, ещё чуть тёплые, но уже возвещающие своим появлением воцарение весны, начали робко согревать стылую землю, а в середине третьего месяца во внутренних садах замка зазвучали птичьи трели. Тятя расспрашивала каждого встречного и поперечного, пытаясь выведать названия птиц, но никто не мог ей ответить.

На двадцатый день третьей луны после полудня в великой спешке примчался гонец на взмыленном коне с первыми боевыми сводками. Воспользовавшись тем, что Хидэёси бросил часть сил на штурм крепости Гифу, в которой заперся Нобухико, войска Маэды и Сибаты пошли в наступление. Гонец покинул место событий накануне вечером, когда на горе Утинакао заканчивались последние приготовления к битве.

На следующий день два вестовых, загнав лошадей, привезли донесения о громких победах Моримасы Сакумы, но к полуночи прибыл третий с неожиданной новостью: войско Сакумы разгромлено, самураи Кацуиэ Сибаты отступают, гарнизону Китаносё приказано готовиться к осаде.

В замке поднялась суматоха, стены заходили ходуном, и лишь в покоях О-Ити и её дочерей царило спокойствие. У Тяти было такое чувство, будто нечто долгожданное и неотвратимое наконец-то произошло.

Через несколько часов после прибытия третьего гонца, доложившего о поражении союзных войск, в весеннем предрассветном сумраке начали вырисовываться вдали, на северном тракте, расплывчатые силуэты самураев, конных и пеших, бежавших с поля боя. Неверным шагом, едва держась на ногах от усталости, они входили в город у подножия замка группками по трое-четверо. Были среди них и люди Моримасы Сакумы, и воины Кацуиэ Сибаты. Они собирались на площади у главных ворот крепостной стены, где для них уже выставили котлы с едой. Грязные, оборванные самураи бродили вокруг котлов, точно бездомные собаки, а наевшись, растягивались на голой земле и тотчас засыпали от изнеможения.

Кто-то из беглецов рассказал, что враг преследовал их до самого Футю и всё смешалось на дорогах — уже невозможно было различить, где свои, где чужие. Ещё говорили, что волна скоро докатится и до Китаносё. О судьбе остальных полков армии Сибаты они не знали, не могли сказать и каким образом удалось Хидэёси нанести им столь сокрушительное поражение.

У самураев из охраны замка нашлось лишь одно объяснение: Хидэёси провёл молниеносную атаку и тотчас бросил авангард своей армии на север. Значит, он очень скоро будет у стен Китаносё. Никто не ведал, жив ли Кацуиэ Сибата, главнокомандующий союзными войсками, и не сложил ли голову в бою Моримаса Сакума.

О-Ити и княжны начали спешно собираться в дорогу — в любой момент мог прибыть Кацуиэ и дать им распоряжение покинуть замок. Пока они хлопотали, на женскую половину явился самурай и сообщил, что господин Сиба-та уже вошёл в город. О-Ити с дочерьми тотчас направилась по галерее к саду, и дальше, через главный двор к распахнутым въездным воротам первой линии укреплений — единственному освещённому бивачными кострами месту. Повсюду в замке, в покоях и под открытым небом, царила тьма. Вскоре они увидели, как на освещённое пространство ступили восемь боевых коней с всадниками, за ними — десятка четыре пеших воинов, и всё остановились у костров. Верховые спешились. При них не было уже ни заплечных флажков, ни полковых штандартов. Но странное дело: ничто в облике и поведении самураев не напоминало о том, что это жалкие остатки разгромленной армии, — напротив, они были собранны и сосредоточенны, будто прибыли на тайный военный совет.