Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо

После ухода дамы Кёгоку Тятя прогулялась по саду. Она чувствовала себя опустошённой, лишённой сил. Впервые за долгое время ей вспомнились Такацугу Кёгоку и Удзисато Гамоо. С тех пор как стала наложницей Хидэёси, она успешно подавляла в себе эмоции, которые вызывали у неё когда-то эти мужчины, а затем и вовсе перестала думать о них, но в этот день перед её мысленным взором вновь встали лица молодых самураев, чьё присутствие в былые времена заставляло девичье сердце биться сильнее.

Да, Хидэёси, бесспорно, любил её. Но для него она была одной из многих — в этом тоже не приходилось сомневаться. А что же она? Какова истинная природа её отношения к этому человеку? Можно ли её чувства к нему назвать любовью? Или же любовь — это то, что ей внушали по очереди, каждый в своё время, Такацугу и Удзисато? Теперь она поняла, прочитала ясный ответ в своей душе, и тем не менее сила привязанности к старому полководцу, отцу двоих её сыновей, от этого не ослабла. Возможно, чувство, которое она питает к Хидэёси, нельзя назвать любовью, но оно столь же глубоко и пронзительно, как истинная любовь.

Тятя бродила по саду, тонувшему в летних прозрачных сумерках, и думала о былом. О той поре, когда она, совсем молоденькая наложница Хидэёси, мечтала убить своего господина. Прошло шесть лет, и вот теперь та же мысль молнией сверкнула в голове, но… тотчас погасла, сменилась другой: Хидэёси должен жить, и чем дольше — тем лучше. Он просто обязан жить — ради Хирохи. Размышляя о сыне, Тятя направилась к своим покоям; её опустевшее сердце расцветало, наполняясь трепетной нежностью к ребёнку. Никогда ещё Хирохи не вызывал у неё такого приступа всепоглощающей любви и… грусти. Она не колеблясь отдала бы за него свою жизнь, принесла бы ему в жертву Хидэёси… Нет, она не убьёт старого тайко — напротив, использует его жизнь, всю, до последней капли, во благо Хирохи.

Едва ступив в свои покои, Тятя потребовала, чтобы ей принесли сына.

В опочивальне, затопленной тусклым предзакатным сиянием, личико двухгодовалого малыша, мирно посапывавшего во сне, показалось ей слишком бледным. Пока служанки не зажгли фонарики, она сидела в полутьме неподвижно, вглядываясь в спящего ребёнка и думая о том, что в его жилах течёт кровь Асаи и Ода.

Письмо Хидэёси к Тасуко произвело на Тятю глубокое впечатление. Она немедленно велела Офуку, одной из своих прислужниц, разузнать всё о том, как Хидэёси ведёт себя с остальными женщинами, и таким образом ей стало известно, что он дважды приглашал законную супругу в Фусими после окончания строительных работ и дважды вместе с ней покидал Дзюракудаи, чтобы нанести официальные визиты кампаку Хидэцугу. Весной тайко любовался цветением вишни в Дайго в обществе дамы Каги и трижды призывал её к себе в Фусими; в последний раз пребывание Омаа в новом замке продлилось целых семь дней. Что до дамы Сандзё, сёстры Удзисато Гамоо, Хидэёси тоже возил её в Дайго, кроме того, она сопровождала его на пиры, которые устраивались столичными вельможами. Правда, имён вельмож, принимавших у себя тайко и даму Сандзё, Офуку узнать не удалось.

Дама Кёгоку, в отличие от прочих, после той поездки на источники в Ариму неотлучно пребывала в Осакском замке. Возможно, Хидэёси намеренно избегал появляться на людях в её обществе, дабы не уязвить чувства Тяти и Госпожи из Северных покоев, в ту пору также проживавших в Осаке. Однако при этом ходили слухи, что он распорядился выстроить на территории Фусими резиденцию под названием Сосновый павильон, в которой намеревается разместить даму Кёгоку, а на третьем дворе замка уже идёт строительство обиталища для пятой дочери Нобунаги Оды, о которой все вечно забывали или предпочитали не помнить — то ли потому, что была она дурнушкой и ничем не примечательной личностью, то ли оттого, что слишком давно стала наложницей Хидэёси. Ещё тайко регулярно поддерживал отношения с несколькими прелестницами низкого происхождения, среди которых самой известной была дама Сайсё, — они неоднократно составляли ему компанию на чайных церемониях и представлениях театра Но.

В конце лета Хидэёси провёл в Тятиной опочивальне три ночи подряд — неслыханное дело! Госпожа из Северных покоев в ту пору отсутствовала — отправилась поклониться праху матери своего супруга.

Тятя давно уже поджидала возможности неспешно и без помех побеседовать с Хидэёси наедине. Ей не терпелось в приватной обстановке обсудить такие вещи, о! которых не стоило заговаривать в течение его обычных кратковременных визитов и которые не подлежали обсуждению между господином и наложницей. Им нужно было провести несколько часов втроём с сыном, снова почувствовать себя отцом и матерью. С начала года Тятя только об этом и думала, и вот наконец случай представился.

Вечером она положила дзабутон для Хидэёси у выхода на энгаву, велела принести сакэ и закуски, затем отпустила прислугу. Она нарочно выбрала это место у раздвинутых сёдзи, где витала вечерняя прохлада и можно было видеть, не забрёл ли в обширный сад незваный гость.

— Есть у меня к вам одна просьба, господин… — начала Тятя без околичностей. — Давно хотела с вами о том потолковать, да всё никак не выдавалось оказии…

— Что за просьба? — осведомился Хидэёси.

Вид у него был скучающий, в глазах — лёгкая насторожённость, и Тятя подумала, с таким ли выражением лица он выслушивает других наложниц, когда те выпрашивают у него милости и подарки.

— Я не прошу вас свозить меня в Дайго на любование цветущей сакурой или в Ариму на горячие источники, чайные церемонии и представления театра Но тоже не влекут меня, — медленно и чётко проговорила она.

Хидэёси не смотрел на неё и по обыкновению молчал, дожидаясь, пока она закончит. Теперь вид у него был невинный и слегка смущённый.

— Вы исполните мою просьбу, господин? — тихо спросила Тятя.

Взгляд Хидэёси, до сих пор блуждавший по саду, устремился на неё.

— Так чего же ты от меня хочешь? — так же тихо спросил он.

— Вы помните ту ночь, когда мы любовались полной луной после смерти нашего Цурумацу?

— Гмм…

— Как вы страдали тогда, мой господин, как тяжело было мне… Дабы облегчить скорбь, вы замыслили много деяний: брак Когоо, поход на Чосон…

— Тятя! — сурово перебил её Хидэёси. — Ты хочешь поговорить со мной о Хидэцугу?

— Да, — сказала она и, подняв голову, открыто посмотрела ему в глаза.

Их взгляды на мгновение скрестились в пространстве и тотчас разошлись. После смерти Цурумацу Хидэёси, уже не надеявшийся на то, что сможет зачать второго сына, избрал наследником родного племянника и передал ему титул кампаку. Впервые о своём решении он объявил на пиру в честь любования полной луной тремя годами раньше. Именно об этом событии напомнила ему Тятя.