Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо

С восходом третьей луны путешествие Хидэтады в Киото состоялось, как и было задумано. Прошло оно с небывалым размахом. В Кинки потом долго ещё обсуждали блестящую свиту сына сёгуна, гордую поступь его стотысячного войска.

На стенах призамковых посадов Осаки и Киото появились надписи: «Господин Хидэёри, берегитесь!»

Тятя изо всех сил старалась не обращать внимания на тревожные слухи, порождённые визитом Хидэтады в столицу. Всё это ей настолько не нравилось, что в конце концов она запретила свитским дамам и ближайшим вассалам, старавшимся держать её в курсе происходящего, даже упоминать при ней о демарше сёгуната. Дело это, однако, получило развитие, на которое Тятя уже не могла закрыть глаза. Через месяц после демонстрации военного могущества дома Токугава стало известно, что Иэясу в начале четвёртой луны неожиданно подал в отставку с поста сёгуна, передав свой чин Хидэтаде. Новость эта с молниеносной быстротой достигла Осакского замка.

Тятя, услышав о том, сделалась бледной как смерть. Она не предвидела такого поворота событий, но, поразмыслив, поняла, что ничего лучшего лукавый Иэясу и придумать не мог. Этот ловкий манёвр обеспечил ему нерушимую стабильность положения дома Токугава: реальная власть осталась в его, Иэясу, руках, старший сын ещё при жизни отца унаследовал пост сёгуна. Старый полководец в очередной раз проявил себя прекрасным стратегом.

— Нет, это невозможно! — не сдержалась Тятя перед князьями Като и Фукусимой, сообщившими ей ужасную новость. В глубине души она уже точно знала, что это — правда, неизбежное свершилось, но удар был настолько сокрушительным, что бедняжка отказывалась верить посланникам.

Через несколько дней, двенадцатого числа четвёртого месяца, Хидэёри сообщили, что он понижен в придворной должности: отныне его будут титуловать не «дадзё-дайдзин» («великий министр»), а «удайдзин» («правый министр»). Прошло ещё три дня, и выяснились причины этого вопиющего решения: когда в седьмой день четвёртой луны Иэясу подал в отставку с поста сёгуна, он сразу же был назначен великим министром и удостоился первого старшего придворного ранга без официального извещения о том.

Новость эта привела в движение остатки западных сил. Все воины, некогда выступившие против Иэясу, ранним утром съехались в Осакский замок. На главном дворе снова ржали боевые кони и бряцало оружие.

В тот день Тятя наконец-то поняла истинный смысл визита Хидэтады в Киото со стотысячной армией: известие о том, что Иэясу передал своему сыну чин сёгуна, могло вызвать волнение в Кинки, мятежники снова начали бы стягивать силы к Осаке, и вот тут-то сто тысяч воинов, готовых в любой момент покинуть Киото и выступить в Осаку, чтобы навести там порядок, пришлись бы очень кстати. Им нужно было только пересечь равнину Ямадзаки и подняться по Ёдогаве.

Отречение Иэясу от поста сёгуна в пользу своего прямого наследника Хидэтады ясно доказывало, что он не намерен возвращать власть клану Тоётоми. Тятя, разумеется, с самого начала догадывалась, что отобрать у него бразды правления и вручить их Хидэёри будет не так-то просто, тем не менее питала надежду, что со временем этот вопрос как-нибудь да решится в интересах её сына. Теперь надежда умерла. Никогда раньше ей в голову не приходило, что не истечёт и семи лет со смерти тайко, а от дома Тоётоми не останется камня на камне.

Иэясу только что продемонстрировал ей волчьи клыки, которые до поры до времени искусно скрывал.

На следующий день в Осакский замок явился посланник от Госпожи из Северных покоев. Тятя, против своих правил, приняла его немедленно. Вдова тайко настойчиво рекомендовала даме Ёдо отправить Хидэёри в столицу, где он должен будет поздравить нового сёгуна с назначением на высокий пост.

Передавший послание молодой воин с узким нервным лицом был Тяте незнаком. Поручение он получил от Госпожи из Северных покоев, однако не приходилось сомневаться, что за всем этим стоит Иэясу Токугава, который уже не однажды проявлял склонность окружать себя всевозможными предосторожностями и на сей раз не изменил своей привычке.

— Увы, не могу ответить согласием на столь любезное приглашение даже несмотря на то, что исходит оно от Госпожи из Северных покоев, — холодно проговорила Тятя. — Токугава всегда были вассалами Тоётоми, а не наоборот, посему, если его высокопревосходительство Хидэтада желает видеть моего сына, этикет требует, дабы он сам явился в Осаку. Извольте передать это Госпоже из Северных покоев по возвращении в столицу.

Эти слова стремительно облетели весь замок, а вскоре их уже передавали из уст в уста горожане. Через несколько дней слухи о новом неотвратимом столкновении сил Токугава и Тоётоми заполонили Осаку и Киото; словно в подтверждение этим слухам, в окрестностях появились ронины, которые отрядами по десять-двадцать человек бродили между Осакским замком и столицей, предлагая свои услуги. Как только народ уверовал в угрозу очередной войны, на трактах начали появляться беженцы, спешившие убраться со своим скарбом подальше из Киото, Осаки и ближних деревень.

Внимания к слухам о назревавшей междоусобице не проявляли только Тятя и Иэясу. Иэясу прекрасно знал, что осакский лагерь не в состоянии выставить против него больше десятка тысяч воинов, а Тятя, со своей стороны, не могла не понимать, что её замок не продержится и часа, если стотысячная армия, расквартированная в Киото, пойдёт на него штурмом.

На десятый день пятой луны в Осаку явился, как и ожидала Тятя, посланник бакуфу [123] Бакуфу («полевая ставка») — то же, что сёгунат, военное правительство, возглавляемое сёгуном. и испросил аудиенции у Хидэёри.

Визит представителя сёгуната Тятю обрадовал — она расценила его как доказательство того, что дом Тоётоми ещё не до конца растерял своё влияние; на душе у неё стало немного легче. Посланник бакуфу был принят Хидэёри и в тот же день вернулся в Фусими.

С его отъездом Тятин образ мыслей снова изменился. Она уже не чувствовала себя победительницей. Возможно, на сей раз ей и удалось заставить сёгуна склониться перед наследником тайко, однако никакого ощутимого преимущества Хидэёри это не дало. Сидя в своих покоях у раздвинутых сёдзи, Тятя подставляла лицо свежему вечернему ветерку и мрачно размышляла о будущем — собственном и своего сына. Она не сомневалась, что посланник из Фусими прибыл в Осаку по приказу Иэясу. Скорее всего, новый сёгун Хидэтада об этом демарше даже не подозревал.

В середине шестого месяца того же года Тятя услышала о смерти дамы Каги — Омаа покинула подлунный мир, не прожив и тридцати шести лет. Тятя никогда не питала приязни к своей давней сопернице, но теперь, когда Омаа больше не было, между ними перестала существовать эмоциональная связь — ни о любви, ни о ненависти уже не могло быть и речи, Тятя получила возможность беспристрастно вспоминать прошлое. И воспоминания о жестоком противостоянии, бушевавшем в те времена, когда тайко был жив, окрасились в ностальгические тона. Своей красотой дама Kara затмевала всех остальных наложниц покойного властелина. Вот она в роскошных одеждах медленно поднимается по горной тропе за Госпожой из Северных покоев на празднике любования цветами в Дайго… Как хороша… Все осудили её скоропалительную свадьбу с дайнагоном Мадэно-кодзи сразу после смерти тайко, но люди не имели на это права — в них говорила человеческая глупость; Тятя же прекрасно понимала причины её решения. Омаа никогда и ни к чему не чувствовала глубокой привязанности. Она согласилась стать наложницей тайко и чисто по-женски ревновала его к своим соперницам, но в глубине души, вероятно, не питала к своему господину ни истинной любви, ни уважения. Поэтому, когда его не стало, она, не заботясь о том, что скажут окружающие, поспешила выбрать путь законной супруги столичного вельможи — путь, на котором расцветёт её женственность и будет удовлетворено тщеславие. Быть может, к этому решению её подтолкнула врождённая гордость дочери самого Тосииэ Маэды, воина из древнего знатного рода.