Ясуси Иноуэ - Хозяйка замка Ёдо

Узнав о возвращении сына, Тятя отослала Сэн-химэ, которая безропотно провела эти два дня под её бдительным надзором в соседних покоях, отделённых от опочивальни свекрови лишь тонкими фусума. Компанию юной заложнице составили несколько придворных дам. Сэн-химэ вела себя так, будто ничего особенного не случилось. Время от времени за фусума раздавались переливы звонкого смеха, и Тятя вздрагивала — до того он был похож на смех Когоо. Сэн-химэ, судя по всему, воспринимала любые жизненные обстоятельства с беспечностью, которая была присуща и её матери до трагической гибели Ёкуро Садзи. Но в отличие от Когоо, обделённой природой в плане внешности, её дочь блистала редкой красотой.

Сидя у энгавы и слушая беззаботный смех невестки, Тятя чувствовала горький привкус поражения. Внучка Иэясу, в которой она с самого начала видела только заложницу, почему-то отказывалась вести себя как пленница — хорошенькое личико не омрачала тень печали, голосок звучал бодро, смех был до неприличия радостным и непринуждённым. Однажды Тятя не выдержала и заглянула в соседние покои — ей было любопытно узнать причину столь бурного веселья. Но едва лишь она раздвинула фусума, как смех смолк и Сэн-химэ обратила к ней серьёзное бесстрастное лицо.

— Что вас так позабавило, дитя моё? — холодно осведомилась Тятя.

Ответила ей одна из свитских дам, будто защищая свою хозяйку:

— Мы просто забавлялись, гадая, какими изысканными яствами потчуют сейчас молодого господина в Киото.

Вот так-то, пока свекровь изводила себя тревогой за сына, измышляя всякие несчастья, которые могли приключиться с ним в логове Иэясу, невестка расписывала своим приближённым, как роскошно принимают её мужа в резиденции деда.

Через месяц после визита Хидэёри в Киото, на шестой день четвёртой луны, Нагамаса Асано, который, не жалея ни сил, ни средств, порой в открытую, порой оставаясь в тени, стоял на страже интересов Тяти и её сына, покинул сей бренный мир в возрасте шестидесяти пяти лет. Ещё десять месяцев спустя пятидесятитрехлетний Киёмаса Като умер на борту корабля, отплывшего из Кагосимы. Внезапно почувствовав недомогание, он схватился за горло, словно его душили, и рухнул на палубу. Его язык так распух, что очевидцы кончины заподозрили отравление. Последние верные вассалы, не забывшие о своём долге перед кланом Тоётоми, уходили один за другим. Тяте не на кого было больше рассчитывать. Като и Асано при жизни тайко никогда не были её союзниками — они скорее принадлежали к лагерю Госпожи из Северных покоев, — но после смерти Хидэёси Тятя вынуждена была обратиться к ним за поддержкой и ни разу не пожалела об этом.

Осень 16-го года Кэйтё была для дамы Ёдо мучительно печальной. Холодное дыхание зимы вторгалось в её сердце. Как схваченная заморозками павлония один за другим теряет лепестки, так она лишалась друзей. С кольчуги, до сих пор надёжно хранившей её и сына от вражеских стрел, падали кольца.

Весной 17-го года Кэйтё [132] 1612 г. в Осакский замок наведалась мастерица чайной церемонии, часто бывавшая в Сумпу. От неё Тятя узнала, что Иэясу «чудовищно постарел». В этом не было ничего удивительного — ведь ему исполнилось семьдесят два, — но слова гостьи и то, как она их произнесла, наводило на мысль, что конец уже близок. Будущее внезапно показалось Тяте не таким уж мрачным, словно грозовые тучи в её душе рассеялись, уступив место лучику надежды. Скорбь по ушедшим Като и Асано всё ещё была тяжела, но Тятя внезапно осознала, что и сам Иэясу не надолго задержится в этом мире — годы возьмут своё. «Если бы только он умер», — повторяла она как заклинание, и перед её мысленным взором открывалась широкая дорога в грядущее.

В последнее время Тятя с каким-то отчаянным рвением жертвовала средства на строительство и реконструкцию буддийских храмов и синтоистских святилищ, неустанно молила богов и будд о счастье для своего сына. В 9-м году Кэйтё [133] 1604 г. мастеровые по её приказу привели в порядок обветшавшую пагоду Троих Просветлённых в буддийском монастыре Дайго, а также Ситэннодзи в Осаке. В 11-м году за её счёт были отреставрированы главные покои Нандзэндзи, павильон для чтения сутр в Китаносё и святилище Хатимана в Ивасимидзу. В 12-м году в Китаносё одно за другим были восстановлены несколько синтоистских храмов, а Большому святилищу в Исэ она преподнесла в дар новый кагурадэн [134] Кагурадэн — в синтоистских святилищах павильон для ритуальных плясок-кагура. . Помимо того, имена щедрых дарителей Ёдогими и Хидэёри были выгравированы на опорных столбах всех буддийских храмов и синтоистских святилищ в окрестностях Осаки.

Приняв к сведению тот факт, что смерть уже дышит в затылок Иэясу, Тятя продолжила свои богоугодные занятия с прежним усердием, но цель её при этом изменилась. Весной 17-го года Кэйтё она взялась за обновление Большой пагоды Будды в осакском Хокодзи. Работы на территории этого храма начались ещё в первой половине 15-го года и ввели её в немыслимые расходы. Руководил мастеровыми Кацумото Катагири. Когда реставрация была завершена, Тятя вознесла Будде молитву не только о покровительстве её сыну, но и о смерти Иэясу. Вернее, смерть Иэясу была её наипервейшим и самым отчаянным желанием. С уходом старого врага из этого мира власть должна была естественным образом перейти в руки Хидэёри. Тятя конечно же не забывала о том, что пост сёгуна занимает Хидэтада, но у неё были основания надеяться, что своим положением он обязан исключительно отцу и после смерти последнего, оставшись без поддержки, легко уступит полномочия военного правителя Хидэёри.

В третьем месяце 19-го года Кэйтё [135] 1614 г. тридцать девять бронзолитейщиков начали трудиться над выплавкой огромного колокола для Большой пагоды Будды, и в девятнадцатый день четвёртой луны было пышно отпраздновано окончание работ. Кацумото Катагири отправился в Сумпу с докладом об успехах и третьего дня пятой луны удостоился аудиенции у отца сёгуна. Церемонию открытия глаз новой статуи Будды предполагалось провести в третий день восьмой луны, а освящение храма — восемнадцатого числа.

Однако в конце пятого месяца в Осаку примчался гонец с приказом от Иэясу отложить торжества на неопределённый срок и немедленно предоставить ему копию якобы благопожелательной надписи, выгравированной на колоколе и амулетах. Оказалось, Иэясу донесли, что в надписи этой зашифровано колдовское заклятие, призывающее его смерть [136] Двумя из четырёх иероглифов, которыми обозначается обычная благожелательная формула «кокка анко:» («мир и покой в стране»), записывается имя «Иэясу» — это и послужило формальным поводом для гнева основателя династии сёгунов Токугава. . Тятя, само собой, молилась о скорейшей кончине отца сёгуна во время строительных работ и отливки колокола, но чтобы открыто увековечить свои чаяния в бронзе!.. Такой глупости она за собой не помнила.