Олдос Хаксли - Луденские бесы

Кроме основных экзорцистов, не было недостатка и в молодых священниках, желающих испробовать свои силы. В числе последних оказался и брат Филиппы Тренкан. Но этот молодой человек делал так много ошибок в латыни, что ученая публика покатывалась со смеху, и дебютанту пришлось удалиться. Мало того — согласно докладу де Серизе, «монахиня, корчась в конвульсиях, никак не позволяла господину Тренкану засунуть ей в рот палец (ибо палец этот был весьма грязен), а настойчиво просила приставить к ней другого священника». Несмотря на все это «отец-капеллан из ордена капуцинов возмущается жестокосердием луденских жителей и их неверием. Сей пастырь уверяет нас, что в городе Туре народ «заглатывает наживку» куда как легче. Этот священник и другие говорят, что все сомневающиеся — безбожники и обречены на вечное проклятие».

Это письмо тоже осталось без ответа. Кошмарный фарс продолжался вплоть до середины декабря, когда, по счастливой случайности, бордоский архиепископ монсеньор де Сурдис решил заехать в принадлежавшее ему аббатство Сен-Жуэн-де-Марн. Грандье тут же обратился к прелату с неофициальным письмом, а господин де Серизе — с формальным отчетом; оба просили архиепископа о вмешательстве. Господин де Сурдис немедленно послал своего личного врача разобраться в положении дел. Отлично зная, что ученого человека одурачить непросто, а его хозяин относится ко всей этой истории с откровенным скептицизмом, сестры перепугались и во время обследования вели себя как аг-

1 Кордельеры — ветвь католического ордена францисканцев.

нцы. Ни малейших признаков одержимости не обнаружилось. Так лекарь и написал в своем отчете. В конце декабря 1632 года архиепископ издал указ, согласно которому Миньону запрещалось впредь заниматься экзорцизмом, а Барре мог продолжать свои занятия лишь в присутствии специальных представителей архиепископа, иезуита из Пуатье и ораторианца из Тура. Кроме этих троих, никто не имел права участвовать в изгнании бесов.

Однако запрет оказался излишним. В течение последующих месяцев бесы словно улетучились. Без подзуживания со стороны священников монахини впали в хмурое, так сказать, похмельное состояние, терзаясь стыдом, раскаянием и сознанием совершенного греха. А что, если архиепископ прав? Может быть, никакие бесы в них не вселялись? Тогда выходит, что они совершили страшную ошибку и даже преступление. Пока они считались одержимыми, никто их ни в чем не винил. Теперь же им придется отвечать на Страшном Суде за святотатство, непотребство, ложь и клевету. Прямо у ног урсулинок распахнулась Геенна Огненная. Еще хуже было то, что они лишились всех учениц и остались без гроша. Теперь все горожане — родители бывших пансионерок, благочестивые дамы, зеваки и даже родственники — отвернулись от этих несчастных. Да, даже родственники, потому что, как стало ясно из указа архиепископа, монахини занимались мошенничеством и тем самым опозорили свои семьи. Так что деньги из дома урсулинкам больше не присылали. Из рациона обители исчезли мясо и масло, пришлось уволить слуг. Монахини сами занимались грязной работой, а на хлеб зарабатывали шитьем и ткачеством. Алчные купцы, пользуясь тяжким положением монахинь, платили за этот тяжелый труд еще меньше, чем обычным работницам. Голодные, измученные непосильной работой, терзаемые суеверными страхами и чувством вины, бедные женщины вспоминали о днях своей былой «одержимости» как о счастливом периоде своей жизни. Кончилась зима, миновала весна, настало лето. Положение урсулинок не улучшалось.

Лишь осенью 1633 года забрезжил свет надежды. Король наконец уступил кардиналу в вопросе о луденском замке, и в гостинице «Лебедь и крест» вновь поселился господин де Лобардемон. Месмен де Силли и прочие кардиналисты торжествовали. Итак, губернатор Д'Арманьяк проиграл, его замок обречен. Теперь ничто не мешало врагам расправиться с проклятым кюре. При первой же встрече с королевским комиссаром Месмен завел разговор об урсулинках. Лобардемон слушал внимательно. В свое время он отправил на костер не один десяток ведьм, поэтому с полным правом мог считать себя экспертом в сверхъестественных материях.

На следующий день комиссар посетил монастырь, расположенный на улице Пакен. Каноник Миньон подтвердил сведения, полученные бароном от Месмена. Так же поступили мать-настоятельница, сестра Клэр де Сазийи (родственница кардинала) и две свояченицы самого Лобардемона, урожденные де Данпьер. Выяснилось, что в урсулинок и в самом деле вселились злые духи, а произошло это из-за колдовского наущения Урбена Грандье. Сами бесы, говоря устами монахинь, признались в своем злом деянии, так что никаких сомнений оставаться не может. И все же его высокопреосвященство монсеньор архиепископ определил, что никакой одержимости нет, отчего монастырю вышли позор и разорение. Произошла чудовищная несправедливость. Сестры умоляли господина де Лобардемона подействовать на кардинала и короля, чтобы восторжествовала правда.

Сам барон на охоту на ведьм смотрел положительно, но как предугадать реакцию кардинала? Не так-то это просто. Иногда Ришелье относился к процессам над колдунами весьма серьезно, но бывало и так, что в разговоре о делах сверхъестественных он проявлял вольнодумство, более уместное для последователя Шаррона или Монтеня. К великому человеку следовало относиться одновременно как к божеству, капризному ребенку и дикому зверю. При этом божеству следовало поклоняться, ребенку потакать, а зверя ни в коем случае не дразнить. Если кто-то из придворных неосторожным замечанием нарушал равновесие сверхчеловеческого самомнения, звериной ярости и детской непредсказуемости, беднягу ждали серьезные неприятности. Монахини могли плакать и умолять комиссара сколько угодно, однако прежде чем предпринять какие-то действия, он должен был произвести разведку.

Несколько дней спустя город Луден принимал высокого гостя, принца Генриха Конде. Эта особа королевской крови имела репутацию содомита, скряги и ханжи. В политике Конде начинал как антикардиналист, но теперь, когда позиция Ришелье стала незыблемой, превратился в одного из самых льстивых приверженцев его высокопреосвященства. Принц был наслышан об одержимых монахинях и пожелал лично на них посмотреть. Миньон и урсулинки были счастливы. В сопровождении Лобардемона и многочисленной свиты принц прибыл в монастырь, где в его присутствии была отслужена торжественная месса. Поначалу монахини вели себя весьма благопристойно, но в момент причащения Святых Даров, настоятельница, сестры Клэр и Агнесса, охваченные конвульсиями, рухнули на пол, сыпля кощунствами и похабными ругательствами. Остальные монахини тут же последовали их примеру, и в течение доброго часа часовня напоминала нечто среднее между борделем и зверинцем. Спектакль произвел на его высочество огромное впечатление. Принц заявил, что монахини, вне всякого сомнения, одержимы бесами, и Лобардемон должен немедленно написать его высокопреосвященству об этом событии. Очевидец пишет об этом так: «Но комиссар своим видом никак не показал, произвело ли это странное зрелище на него впечатление. Однако, вернувшись в гостиницу, он ощутил искреннее сострадание к несчастным монахиням. Не желая давать волю своим чувствам, он пригласил на ужин Грандье со всеми его друзьями». Можно себе представить, как проходила эта поистине удивительная пирушка.