Кадзуо Навата - Тигриное око (Современная японская историческая новелла)

«А что, если использовать этого сыщика в качестве посредника и еще раз попытаться продать голову клану Ии?» — такая мысль мелькнула в голове Иори. — Сам сыщик, конечно, не принадлежит семье Ии, он на государственной службе, такой ни вареным, ни жареным в пищу не пригоден… И все же, если подумать, то из затруднительного положения нет иного выхода, кроме как вести с ним торг, хотя шанс на успех всего один из тысячи, — к такому заключению пришел Иори.

— Ладно, смотри. Ты ведь такой — пока не увидишь, не успокоишься. Только прежде, чем я развяжу узел, у меня к тебе, начальник, есть разговор.

Гэндзи почувствовал, что Иори вдруг переменил тон и заговорил дерзко, но сам лишь озадаченно за ним наблюдал.

— Поскольку ты, Гэндзи, безграмотный недоумок, то вряд ли понимаешь это, — продолжал Иори, — однако наш мир действительно переменился, причем в один миг. То, что за стенами пышного замка снесли голову самому старейшине — тому свидетельство.

— Т-ты… что говоришь?..

— Известно ли тебе, что за твоей головой охотятся тысячи и десятки тысяч самураев по всему Эдо? По крайней мере, я об этом слышал. И они тебя непременно поймают, а уж тогда зароют в землю, шею перепилят бамбуковой пилой, а нос натрут на терке для хрена — это ведь тигры свирепые, им жизнь не дорога, и они уже закатали рукава…

Мука отразилась на лице Гэндзи, глаза потеряли блеск, веки дрожали. Человека, который на любые угрозы привык отвечать насмешкой, затрясло, как в лихорадке. Ругая себя, он никак не мог справиться с дрожью, которую порождал холод, поднимавшийся от ступней ног к животу.

А Иори думал: «Ну, кажется, сошло». Он нарочно придал лицу бесстрастное выражение маски:

— А теперь, когда ты все это знаешь, я разверну свою ношу и покажу тебе, — и он развязал лежавший на земле узел.

На свет явилась посиневшая голова старейшины. Гэндзи оледенел. Вот она, голова, которую он так искал. Но только…

— Что, тоже желаешь предстать в таком виде? — Расхохотался Иори. — Раз уж великого министра превратили в эдакое… Как ни жаль, но тебе трудно будет избежать возмездия ронинов, верно?

Последняя нить оборвалась. Гэндзи окончательно потерял силы и осел на землю. Подхваченный шквалом ужаса, он был уже ни на что не годен.

— Спа-спа-спасите же меня! — завопил было он, но у него только клацали зубы, и из горла вырывался какой-то странный хрип.

Однако же Иори его понял. Он расправил плечи и выпятил грудь:

— Ну, что же, если сейчас ты промолчишь о том, что видел, я, так и быть, расскажу ронинам о твоих добрых намерениях. Да и в будущем, когда времена переменятся и на свет явится старейшина из рода Мито, твой поступок послужит самой надежной гарантией для твоей головы, если мы устроим суд над сторонниками реакции.

В этот момент за спиной Иори вдруг послышался оглушительный топот, и он быстро обернулся. Увидев запыхавшуюся женщину, он с озадаченным видом стал наблюдать за ней.

— Ах, вот куда ты, муженек, завернул! — сказала запыхавшаяся женщина. Это была О-Мура, жена Гэндзи. Когда тот второпях выскочил из дома, она решила, что он конечно же направился к своей содержанке, и, как сумасшедшая, погналась за ним. В квартале Антиндзака, как раз перед храмом, она вдруг потеряла его из виду, и с перекошенным лицом стала рыскать повсюду.

Бросившись к мужу, чтобы схватить его за ворот кимоно, она вдруг заметила еще одного человека и в тот же миг увидела лежавшую на земле голову. Из гортани у нее вырвался вопль, и она застыла столбом.

— Голова господина Ии, — сказал, икая, все еще сидящий на земле Гэндзи.

О-Мура отпрянула. В следующий момент стало ясно, что не страх руководил ею. Распростершись на земле, она принялась истово молиться. Затем, моргая, подняла глаза на Иори:

— Э, муженек, а этот господин тоже из дома Ии?

— Нет, он один из тех ронинов, что сняли голову у господина старейшины.

Иори хотел было крикнуть: «Неправда!» но О-Мура уже метала в него гневные взгляды.

— Ты что сидишь, муж! Отчего скорее его не задержишь? Ты ведь сыщик Гэндзи по прозвищу Летучая Белка, чего же ты растерялся?

Этот голос словно бревном по спине ударил Гэндзи.

— Смотри! Как следует смотри! Прямо в глаза господину старейшине!

Гэндзи посмотрел голове в глаза. Они испускали странное сияние из этой тусклой гниющей плоти. Острые горящие гневом глаза смотрели прямо на него. Да, это были глаза великого старейшины, который стоял твердо, как скала, и который вел сыщика на кровавый бой прямо в гущу мятежных самураев, тех тысяч и тысяч ронинов, которыми грозил ему Иори.

Гэндзи воспрял духом, будто в него что-то влили.

— Именем закона!

Потянувшуюся к мечу руку изумленного Рокуго Иори отбросила алебарда, голову обвила и откинула назад веревочная петля.

Через минуту, гулко пиная в спину извивавшегося червем Иори, сыщик Гэндзи Летучая Белка отирал с лица пот:

— И этот негодяй кому-то еще грозил! Сейчас я проучу врага властей, пусть знает! Эй, О-Мура, я поволоку его, а ты следуй за мной и неси голову. Да заверни ее как следует! — приказал сыщик, но потом, немного подумав, прибавил:

— Нет, пожалуй, для тебя это слишком большая честь. Я понесу сам. А ты иди впереди и тащи его. Если уж он забалует, так затянешь петлю и свернешь ему шею, пусть отправляется к Будде, и дело с концом…

— Эй ты, шагай давай! — О-Мура звонко хлестнула по заду Иори концом веревки. Она выглядела еще более суровой, чем сам Гэндзи.

Первой из храмовых ворот вышла О-Мура, ведущая Иори. Следом, в десяти шагах от нее, шел Гэндзи со вновь упрятанной в узел головой. Он уже был у самых ворот, как вдруг из их тени выскользнул черный силуэт человека.

Оторопевший Гэндзи взглянул на него и, увидев миндалевидные глаза в прорезях капюшона, попытался было закричать, но хлынувшая половодьем яркая вспышка сбила его с ног, не дав открыть рта.

Котё, самая популярная из гейш Янагибаси, которые зовутся «гейшами в хаори», уже собиралась уходить и, держа наискосок закрытый зонт, озабоченно поглядывала в вечернее небо. Хотя дело шло к середине третьего месяца, день выдался очень холодный, мог и снег пойти.

Вот уже три дня, как живые черные глаза ее то туманились влагой, то горели нетерпением, то тосковали. Все это время она не принимала приглашений. Но поскольку за ней снова, в который раз, прислали паланкин, отказывать больше было нельзя.

Она привела в порядок свои чувства и собралась идти к паланкину, ожидавшему у ворот квартала, как вдруг неожиданно в переулке между строениями появился мужчина в капюшоне.

— Ты, милый! — воскликнула женщина звонким от волнения голосом и бросилась к нему на грудь.

— Ушел, ничего не сказал, и три дня тебя не было — это жестоко, жестоко! Как я волновалась… — она почти плакала. Весь вид ее являл невиданную в Янагибаси преданность. Мужчина обнимал ее за плечи, кивал, глаза его смеялись.