Роберт Гулрик - Верная жена

Иногда она не спала по нескольку дней или, наоборот, целыми сутками не просыпалась. Отправляясь в кровать, не знала, темно или светло будет на улице, когда она проснется.

Если темно, то шла к Антонио. Если светло, то оставалась в своей комнате. Горничные приходили и уходили, а она читала стихи, которые дал ей муж, — длинную поэму обо всем на свете. Кэтрин мечтала о саде, который начнет создавать весной.

Она отправила Труиту письмо. Сообщила, что приедет домой, но не сказала точно, привезет ли Антонио. Написала лишь, что это вполне вероятно, так как он вроде начал с ней соглашаться. Кэтрин извинилась за свое долгое отсутствие. Выразила надежду, что Ральф хорошо себя чувствует, задала вопрос о миссис Ларсен. Пожаловалась, что в Сент-Луисе даже близко не ела такой хорошей пищи, как у миссис Ларсен, и это было правдой. Прошлое Кэтрин сгорало у нее на глазах. Она попросила Труита прислать за ней вагон.

Поезд уже ждал ее на станции, но она отправилась на последнее свидание к Тони Моретти. Было темно, воздух утратил свою резкость. Хребет зимы сломался.

Кэтрин постучала в дверь Тони, ее колотило от знакомого гнева. Где же чудо? Почему она всегда оказывается посреди натянутого каната, между началом концом?

Моретти был гибок, словно тигр, готовый к ночной охоте. Он ненавидел Кэтрин. Жалел ее. Нуждался в ней. Его потрясла ее спокойная простая красота, которой он раньше не замечал. Но было в ней и что-то еще что-то новое.

— Хочу сказать тебе кое-что. Кое о чем попросить

— Да ты прежде войди.

Это было так просто. Она мысленно подбирала нужные слова. Тони был самым близким ее любовником, она давно испытывала к нему нежность. Кэтрин увидела открытый шкаф, а в нем свои бесполезные украшения, шляпы, сумки, экстравагантные платья. Казалось, она носила их в другой жизни. В той, которая была для нее потеряна. Платья стали печальными напоминаниями, точно грязные тарелки после обеда.

— Освободи меня от моего обещания. Я не могу его исполнить. Не стану.

— Что не исполнишь?

Антонио откинулся на спинку кресла, такой тонкий, мускулистый и прекрасный, в элегантных блестящих ботинках.

— Я не стану убивать Труита.

— Нет, станешь, — Тони улыбнулся, — Послушай меня, Кэтрин. Ты, конечно, много для меня значишь, но не так много, как думаешь. Были времена, когда ты была для меня луной и звездами. Помнишь? Приходила на рассвете, спала до полудня, на закате мы занималась любовью. Наши тела в лучах заходящего солнца и китайских фонариков. Ты нашла меня в том баре, грубого маленького мальчика. Сделала грациозным, и сходящим с ума от любви. Между нами это может повториться. И так будет всегда. Мы выберемся из отвратительного города, избавимся от сквернословов, от мрачных людей. Устроим жизнь, наполненную музыкой, роскошью и бесконечным восторгом. Ты обещала. Ты сдержишь слово.

— Я не могу. Он хороший человек, Тони.

— То есть теперь ты любишь его?

— Нет. Не знаю, люблю ли я вообще кого-нибудь, но если люблю, то тебя. Кажется, я всегда любила тебя.

— Тогда почему?

— У него честное сердце, он не заслуживает смерти. Возвращайся домой. Труит будет замечательно к тебе относиться. Ко мне он хорошо относится.

— Плевать. Его дом и деньги не имеют для меня значения. Я не собираюсь ждать, пока он умрет. Не собираюсь ждать, пока ты спишь в его постели. Он убил мою мать. Ты что же, отряхнешь руки и забудешь? Ты не посмеешь этого забыть.

— Мы сами построили свою жизнь. Я проиграла. Ты проиграл. Та память, которая у тебя осталась… Мы плохо себя вели. По отношению друг к другу. По отношению к миру. Все угасло. Пора положить этому конец.

— Конец будет. Все и завершится, когда Труит умрет. Как только ты сообщишь мне, что Труит умер, сегодняшняя жизнь станет историей. Я буду нежен, точно ягненок. У нас все будет.

— У меня уже все есть. У меня есть больше, чем я

заслуживаю.

В ярости Антонио соскочил с кресла и схватил ее за запястья.

— Да мне плевать на то, что у тебя есть. Явилась сюда такая покаянная, словно деревенская дурочка, разглядевшая в картофелине лик Христа. Надеешься, что поедешь в Висконсин и будешь милой женушкой в городе, названном в честь моего деда? Ничего подобного! Решила, что купила себе свободу? Пока я жив ты никогда не будешь свободна, и сделаешь, что обещала. Сделаешь то, что я прикажу. И знаешь почему?

Кэтрин знала. Но не желала этого слышать. Она высвободила запястья из его изящных рук, сделала несколько шагов по комнате и зачем-то потрогала свои платья, ткань своей старой жизни, словно экспонат в японском павильоне. Она не могла на них смотреть.

— Потому что если ты не убьешь Труита, я пошлю ему письмо. Вот и все. Одно письмо. Думаешь, он захочет узнать правду? Узнать о том, что его жена спала с его сыном? Со всеми отвратительными подробностями? Думаешь, захочет узнать о том, что его жена — обыкновенная шлюха, которая делает одно и то же с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать? Куда подевается его доброта?

— Я не смогу это вынести. Я умру.

— Пока не умерла. И не умрешь. Тебе не суждено умереть от стыда.

— Тогда я останусь здесь, с тобой. Никуда не поеду.

— Чтобы жить в этой грязи? Влачить жалкое существование? Ты мне будешь не нужна. Ни сейчас, ни потом. Нет, Кэтрин. Ты вернешься, притворишься другой женщиной. Девственницей, если ему угодно, герцогиней, верующей. Будешь добавлять яд в его пищу, как и собиралась. Он умрет. Ничего, я подожду. Я всю жизнь ждал. Я презираю тебя, ты потеряешь все и подохнешь под забором.

Кэтрин встала на колени; при этом висевшее в шкафу платье потянулось за ней.

— Прошу тебя.

— Садись в свой красивый вагон, отправляйся к богатому мужу и избавься от него. Он должен умереть. Он нужен мне только мертвым.

— Умоляю тебя.

— Некоторые обещания нельзя нарушить. Все зашло слишком далеко. Мы почти у цели. Встань с пола и выметайся. Не желаю тебя слышать, пока он не умер.

— Я…

— Больше ни слова, Кэтрин. Ты не заслужила права просить. У тебя нет свободы. Деться тебе некуда. Ты губишь все, к чему прикасаешься. Мне пора. Чтобы к моему приходу тебя здесь не было. Не хочу видеть тебя в Сент-Луисе.

Кэтрин поднялась с пола. Разумеется, Тони прав. Другого пути нет.

Перед дверью он обернулся. Голос его снова стал почти добрым.

— Я любил тебя. Это правда. И снова могу полюбить. Мы оба понимали, во что ввязываемся. Мы придумали план из-за любви. Ты знала все с самого начала.

Тони ушел, а она бродила по его комнатам. В голове крутились давние мысли. Кэтрин размышляла о смерти от яда. В ее распоряжении были мышьяк, опийная настойка, соляная кислота. Подойдет и шелковый шнур, укрепленный на балке. Она может, словно черный лебедь, вылететь из окна тихого номера отеля «Плантерс». Только надо выпустить ее птичку на волю. Еще есть вариант погибнуть под колесами поезда. Или воспользоваться шприцем, бритвой, пулей