Николай Дмитриев - Казна императора

Похоже, они успели во время. Почти сразу донесся нарастающий конский топот, звон амуниции и обрывки польской речи. Судя по всему, разъезд, прискакавший на выстрелы, наскоро осматривал прибрежную зону. Шурка, которого всерьез начала беспокоить нога, предложил:

— Может выйдем? Это ж уже поляки…

— Нет, — жестко возразил Чеботарев. — Сидим здесь. Еще черт его знает, кто там ездит…

Нога разболелась основательно, и Шурка, еле дождавшись, пока разъезд ускакал дальше, попросил:

— Господин полковник, гляньте, с ногой что-то неладно…

Чеботарев подвинулся ближе, тронул поручика за голень и присвистнул:

— Э-э-э, голубчик, да тебя ж подстрелили…

— Ах ты… — Шурка скрипнул зубами. — Я ж думал, стукнулся…

— Ладно, раз ковылял столько, значит, кость цела, оклемаешься…

Чеботарев стащил с поручика сапог, задрал штанину и, сняв с себя исподнюю рубаху, туго забинтовал ногу. Шурке враз полегчало, и он, умащиваясь поудобнее, спросил:

— Долго тут сидеть будем?

— Определиться надо. Пусть рассветет…

Прошло еще минут сорок, прежде чем Чеботарев решился выбраться из сарая. Полковник помог охающему Шурке слезть с жердяного настила, перебинтовал рану и подобрал ему палку, чтобы можно было опираться при ходьбе. Пока полковник мастерил костыль, Шурка попробовал обуться, но сапог не лез на повязку, и тогда поручик завернул голенище, прикрыв рану штаниной. Потом, крадучись, они на всякий случай обошли дома стороной и остановились только на перекрестке сельских дорог.

Теперь у Чеботарева не было сомнений в правильности перехода, но, к удивлению Шурки, он вовсе не спешил к людям. Наоборот, присмотревшись к поставленной у дороги маленькой скульптуре забеленного со всех сторон святого, полковник встал к ней спиной, считая шаги, зашел в придорожный кустарник и там, аккуратно сняв складным ножом дерн, вырыл небольшую яму.

Закончив приготовления, он, ничего не объясняя, забрал у Шурки вещмешок, оружие, документы и, присоединив к ним собственные пожитки, все спрятал в яму. На удивленный вопрос поручика, к чему все эти предосторожности, полковник, тщательно маскируя тайник, ответил:

— Чтоб солдатня не забрала, — и, окинув оценивающим взглядом результат работы, заключил: — Ну вот, теперь можно на пост…

Улочка белорусской вески была пустынна, но уже слышалось мычание коров, взлаивание собак и вот-вот должны были появиться люди. Тяжело опираясь на палку, поддерживаемый Чеботаревым Шурка брел по пыльной обочине. Каждый шаг давался ему с трудом, но поручик заставил себя собраться. Внезапно полковник тихонько толкнул его в бок, и, повернувшись, Шурка увидел, как из-за крайней хатки с почерневшей и обросшей зеленым мхом крышей вышел человек.

Босой бородатый мужик в полотняных штанах и рубахе, подпоясанной веревкой, держа на плече косу, шел прямо к ним. Решив, что перед ним белорус, Шурка, мешая слова, окликнул:

— Эй, сябер [43] Сябер — (бел.) товарищ. ! Где тут гмина [44] Гмина — (здесь) сельская территориальная управа. ?

Бородач остановился, испуганно захлопал глазами, промычал что-то нечленораздельное и, махнув рукой вдоль дороги, чуть ли не бегом метнулся обратно.

— Ишь ты, какой прыткий… — Чеботарев глянул вслед пугливому мужичонке и покачал головой: — Ладно, Шура, идем…

Так они прошли еще шагов сто, прежде чем сзади послышался сбивчивый топот. Шурка обернулся и увидел, что их догоняет вооруженный карабином жандарм.

— Кто такие? — еще издали крикнул захеканый страж порядка.

Чеботарев подождал, пока жандарм, подозрительно глядевший на них из-под длинного козырька фуражки, подошел ближе, и только тогда ответил:

— Мы солтыса [45] Солтыс — сельский староста. ищем, подводу взять. Вон, товарищ ногу повредил, а нам в гмину надо.

Спокойный ответ заставил жандарма сменить тон, и он примирительно буркнул:

— Идите за мной…

Петляя между хат, жандарм вывел их к фруктовому саду, в глубине которого прятался добротный каменный дом. Никого кругом не было, и Шурка не понял, то ли тут какое присутствие, то ли это частный дом. Тем временем жандарм провел их по темноватому коридору и, открыв какую-то дверь, остановился на пороге.

Из-за жандармского плеча Шурка видел довольно большую квадратную комнату с большим столом посередине. За столом восседал какой-то чин и явно распекал почтительно стоявшего перед ним мужика в серой свитке и смазных сапогах. Мужик мял шапку в руках и слушал, как военный выговаривал ему:

— Тебе сколько яиц было приказано поставлять, а?

— Так, пане вахмистр…

— Молчи, лайдак [46] Лайдак — лодырь. , раз ты солтыс, то должен не рассуждать, а сполнять, что велено.

— Сполним, пане вахмистр…

— Ясное дело. И еще, баб пошлешь к клубу, чтоб все вычистили…

Вахмистр наконец-то обратил внимание на торчавшего в дверях жандарма и недовольно сморщился:

— Ну что там у тебя…

— Тут к солтысу, но я… — начал было жандарм, но вахмистр оборвал его:

— Сказано всех сюда!

Жандарм засуетился, солтыс отскочил в сторону, а на его месте само собой оказались Неботарев с Шуркой. Теперь поручик хорошо видел, что зеленое сукно, покрывавшее стол вахмистра, было испачкано чернильными пятнами, а на месте прибора валялись папиросы и просыпавшийся табак.

Сам вахмистр, с неожиданной живостью выскочил из-за стола, подбежал к Шурке и, не говоря ни слова, задрал штанину поручику. Рубашка Чеботарева, которой была замотана рана, вся пропиталась кровью, и одного вида повязки оказалось достаточно, чтобы пан вахмистр пришел в ярость.

— Попались, пся крев! — заорал он, отскакивая к столу. — Мувь, холера ясна, к кому шли? До Мухи-Михальского [47] Муха-Михальский — командир повстанческого отряда. ?!

Казалось, еще секунду и вахмистр полезет с кулаками, но, видимо, рана дала о себе знать, и Шурка, уже не вполне понимая, где находится, видя перед собой только зарвавшегося нижнего чина, по-гвардейски оборвал его:

— Мо-олчать! Ты с кем говоришь, скотина…

Лицо вахмистра вытянулось, он открыл рот, но тут дверь позади Шурки хлопнула, и кто-то за спиной поручика, строго, по-начальнически, произнес:

— И с кем же он говорит?

И Шурка, и Чеботарев враз обернулись и увидели вылощенного, подтянутого капитана, который внимательно смотрел на них.

— Отдельного корпуса жандармов полковник Чеботарев!

— Гвардии поручик Яницкий! — эхом повторил за ним Шурка.

— Офицер «двуйки» штаба Генеральнего, капитан Вавер… — вошедший поклонился и совершенно буднично, с оттенком легкого пренебрежения, спросил:

— И откуда вы, господа?

— Из Харбина… — медленно, со значением сказал Чеботарев, и что-то, прозвучавшее в его голосе, заставило Вавера мгновенно поменять тон, а еще через пару минут Шурка, поддерживаемый полковником, уже был в другой комнате.