Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)

Мистер Бинни выглядит так себе; а миссис Мак (я знаю, Вы не терпите, чтобы даму критиковали за глаза, и потому не скажу ничего дурного), забрала в руки дядюшку Джеймса и, по-моему, весьма ему в тягость. Рози мила и добродушна, как всегда, и выучила две новые песенки; но поскольку сердце мое, как Вы знаете, принадлежит другой, я чувствую себя как-то неловко в присутствии Рози и ее маменьки — будто я в чем-то виноват. Они теперь в большой дружбе с обитателями Брайенстоун-сквер, и миссис Мак по всякому поводу ссылается на "умнейшую из женщин — миссис Хобсон", каковое мнение о своей особе наша родственница, очевидно, разделяет.

Прощайте же, дорогой мой батюшка, я исписал весь лист. Как бы мне хотелось взять Вас под руку, побродить с Вами по молу и рассказать Вам еще многое, многое. Впрочем, и без того Вы знаете уже достаточно, а также и то, что я остаюсь навечно любящим Вас сыном

К. Н."

В самом деле, когда мистер Клайв по прибытии в Стейн-Гарденз вышел из экипажа и высадил оттуда мисс Этель, мисс Ханимен была, конечно, рада-радешенька племяннику и приветствовала его легким объятием, долженствовавшим выразить ее удовольствие по поводу его приезда. Однако на следующий день, в воскресенье, когда Клайв с самой чарующей улыбкой на лице прибыл из своей гостиницы к завтраку, мисс Ханимен почти не разговаривала с ним на протяжении всей трапезы, весьма надменно поглядывала на него из-под воскресного чепца и принимала его рассказы об Италии с недружелюбным видом и словами: "Вот как? Скажите!" Когда же завтрак окончился и тетушка вымыла свою фарфоровую чашку, она вдруг так и накинулась на Клайва, точно взъерошенная, сердитая наседка, возомнившая, будто кто-то угрожает ее выводку. Она забила на Клайва крыльями и проклохтала:

— Не в этом доме, Клайв! Не в этом доме, прошу вас понять!

Клайв с удивлением взглянул на нее и промолвил:

— Ну конечно, тетушка. Я никогда не делаю этого в доме, я знаю, что вы этого не любите. Я как раз собирался отойти для этого в сад. — Молодой человек полагал, что речь идет о курении и приписывал тетушкин гнев табаку.

— Вы отлично знаете, что я имею в виду, сэр! И не пытайтесь провести меня этим дурачеством. Обедаем мы нынче в половине второго. Можете приходить или не приходить, как вам заблагорассудится! — И старушка выбежала из комнаты.

Бедняга Клайв стоял и в печальном недоумении вертел в пальцах сигару, покуда в комнату не вошла служанка мисс Ханимен, Ханна, которая, напротив, ухмылялась и глядела весьма хитро.

— Бога ради, Ханна, что все это значит? — спросил мистер Клайв. Отчего негодует моя тетушка, а ты ухмыляешься, старая ты чеширская кошка!

— Ладно вам притворяться, мистер Клайв! — ответила Ханна, стряхивая крошки со скатерти.

— Притворяться?! Это в каком же смысле?

— Еще скажете, ничего не было, мистер Клайв?! — воскликнула служанка мисс Ханимен, ухмыляясь самым добродушным образом, — да я такой раскрасавицы барышня больше и не видывала, я так и сказала моей хозяйке. Мисс Марта, говорю я, — ведь то-то будет парочка!" Только хозяйка страшно осерчала, право слово. Она спокон веков такого не терпит.

— Чего не терпит, старая ты гусыня! — вскричал Клайв, который вот уже двадцать лет как величая Ханну этим шутливым прозвищем.

— Да чтобы молодой джентльмен с барышней целовались на чугунке, объяснила Ханна и показала на потолок, давая понять, о ком идет речь. — Она, точно, прехорошенькая милочка! Я так и сказала мисс Марте.

Так по-разному приняли старая госпожа и ее служанка новости, услышанные ими накануне вечером.

А новости заключались в том, что горничная мисс Ньюком, беззаботная деревенская девчонка, не научившаяся еще даже держать язык за зубами, хихикая от радости объявила горничной леди Анны, которая распивала чаи с миссис Хикс, что мистер Клайв поцеловал мисс Этель в туннеле и что, наверное, они поженятся. Это известие Ханна Хикс доставила своей госпоже, чье сердитое обращение с Клайвом на другой день станет вам теперь вполне понятным.

Клайв не зная, гневаться ему или смеяться. Он клялся, что столь же повинен в намерении поцеловать мисс Этель, как в желании обнять королеву Елизавету. Ему неприятно было сознавать, что там наверху ходит его ничего не подозревающая кузина, предаваясь своим девичьим грезам, тогда как здесь, внизу, о ней ведутся подобные разговоры. Как будет он смотреть в глаза ей, или ее маменьке, или даже ее горничной теперь, когда ему известна эта гадкая сплетня?

— Ты, конечно, сказала, Ханна, что все это вздор?

— И не подумала даже! — ответила старая приятельница мистера Клайва. Конечно, я их маленько осадила. Ведь, когда эта маленькая балаболка сказала нам про вас, она думала, между вами все слажено, потому что видала летось, как шли дела в заграничных краях, а ей миссис Пинкот на это и говорит: "Попридержи свой глупый язык, балаболка! — говорит. — Чтобы мисс Этель да вышла за художника, — говорит, — когда она отказалась стать графиней, говорит, — и может в любой день сделаться маркизой и будет ею! За художника, ну и ну! — говорит миссис Пинкот. — Диву я даюсь твоей дерзости, балаболка!" Тут, мой дружок, я уж разозлилась, — продолжала заступница Клайва, — и говорю им: "Хотела бы я взглянуть, — говорю, — для какой такой барышни на целом свете не хорош наш юный барин. А разлюбезный его батюшка, полковник, говорю я, — ничем не хуже вашего старого господина там наверху, — говорю, который только и кушает овсяную кашку да разное докторское варево, так-то, миссис Пинкот, — говорю я, — чтобы не сойти мне с места!" — говорю. В точности так и сказала, душечка мистер Клайв. А тогда миссис Пинкот и говорит: — "Миссис Хикс, — говорит, — не знаете вы светской жизни!" говорит. Не знаю, мол, светской жизни, ха-ха-ха! — И наша провинциальная леди с большим искусством передразнила манеры своей столичной товарки.

Тут в гостиную воротилась мисс Ханимен в воскресном чепце, белоснежном тугом воротничке и кашмировой шали, заколотой индийской брошью, в руках она несла Библию и молитвенник, то и другое в аккуратных переплетах, обтянутых коричневым шелком.

— Кончишь ты здесь болтать, празднолюбица! — закричала она на служанку с величайшей суровостью. — А вы, сударь, коли хотите курить свои сигары, отправляйтесь на набережную, где собирается чернь! — добавила она, сверкнув на Клайва глазами.

— Теперь мне все понятно, — промолвил Клайв, желая смягчить ее гнев. Милая моя, добрая тетушка, это глупейшая ошибка! Клянусь честью, мисс Этель так же невинна, как вы.

— Невинна или нет, только дом этот не предназначен для свиданий, Клайв! И пока здесь живет сэр Брайен Ньюком, вам сюда являться не следует, сэр. Хоть я /и не одобряю путешествий по воскресеньям, сдается мне — лучшее, что вы можете сделать, это сесть в поезд и возвратиться в Лондон.