Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)

С этими словами он повернулся к нам; яркий луч света, игравший на волосах модели, осветил теперь и самого живописца — его бледное, сосредоточенное лицо, длинные кудри и горячий взгляд карих глаз. На руке его палитра, похожая на щит, расцвеченный яркими мазками, а пальцы сжимают муштабель и пучок кистей — оружие в этой славной и бескровной битве. Им он одерживал победы, в которых были ранены лишь завистники, и оно служило ему защитой от честолюбия, праздности и соблазнов. Когда он поглощен своим любимым делом, досужие мысли не властны над ним и себялюбивые желания отступают прочь. Искусство — это истина, а истина — это святыня, и всякое служение ей подобно ежедневному подвигу во имя веры. Людские боренья, стычки, успехи — что они для этого мирного отшельника, который следует своему призванию? На стенах его кельи мерцает во мраке множество прекрасных трофеев его блистательных побед — упоительные цветы его вымысла, благородные очертания красоты, им придуманной и явленной миру. Но люди вторгаются в его мастерскую, свысока назначают цену за его вдохновение или в меру своих способностей стараются выказать восторг. Но что вы понимаете в его искусстве? Тебе, добрый мой старик Томас Ньюком, неизвестна даже азбука того языка, на котором написана эта священная книга! Что ты знаешь о ее величии, о ее тайнах, радостях и утешениях? И все же, этот злополучный родитель, исполненный горечи и даже гневной решимости, вставал между сыном и его сокровенными увлечениями. Вместо живописи полковник навязал ему конторские книги, а вместо его первой любви — малютку Рози.

Не удивительно, что Клайв повесил голову; по временам он бунтует, но чаще пребывает в унынии; по словам Ридли, он решительно отказался баллотироваться в Ньюкоме. Лора очень радуется его отказу и снова начинает относиться к нему как к другу.

Наутро после семейного обеда, описанного в прошлой главе, полковник Ньюком, сидя за завтраком в кругу домочадцев, строил планы вторжения на вражескую территорию и радовался мысли, что ему наконец представляется случай унизить этого мерзавца Барнса.

— А Клайв совсем не считает его мерзавцем, папочка, — восклицает Рози, выглядывая из-за чайника на спиртовке. — Ты же говорил, Клайв, что, по-твоему, папочка слишком строго его судит. Ведь говорил, нынче утром! Злые взгляды мужа побуждают ее искать защиты у свекра, но глаза старика смотрят сейчас еще злее сыновних. Мстительный огонек вспыхнул под седыми бровями Томаса Ньюкома и метнулся в сторону Клайва. Но тут же лицо его залилось краской, и он уставился в чашку, которую поднимал дрожащей рукой. Отец и сын так любили друг друга, что даже боялись один другого. Война между двумя такими людьми — ужасна. А пригожая и румяная малютка Рози, прелестная в своем утреннем чепчике, украшенном бантиками, со множеством сверкающих перстней на пухлых пальчиках, сидела и улыбалась за серебряным чайником, в котором отражалось ее хорошенькое детское личико. Простодушное дитя! Она и не ведала, как жестоко ранила своими словами эти два благородных сердца.

"Мальчик совсем от меня отошел, — думает бедный Томас Ньюком. — Этот Иуда оскорбил нашу семью, старается разорить наше предприятие, а мой сын даже не чувствует к нему злобы! Ему не дороги наши планы, не дорога фамильная честь. Я доставил ему положение, каким гордился бы любой юноша в Англии, а он принимает все это так, словно оказывает мне милость".

"Жена со всеми делами идет к моему отцу, — думает бедный Клайв, — она советуется с ним, а не со мной. О чем бы ни шла речь — о ленте к чепцу или о чем-то более важном в нашей жизни, она только к нему и идет и делает, как он скажет, а я должен ждать его решения и применяться к нему. Если я в кои веки высказываю несогласие, то обижаю моего милого старика; а если против воли уступаю ему, то не могу скрыть своего неудовольствия и обижаю его еще больше. Так из лучших побуждений он обрек меня на рабскую жизнь!"

— Неужели вас так увлекают газеты! — опять начинает щебетать Рози. — И что вы находите интересного в этой несносной политике!

Оба джентльмена не отрывают глаз от газет, хотя наверняка не различают ни слова на этих блещущих остроумием страницах.

— Клайв, как и ты, Рози, не увлекается политикой, — говорит полковник, откладывая газету в сторону.

— Он увлекается только картинами, папочка! — жалуется миссис Клайв. Вчера не поехал со мной кататься в Парке, а сам сколько часов подряд сидел у себя в мастерской, пока вы, бедненький, трудились в Сити. Все рисовал какого-то противного нищего, одетого монахом. А нынче вскочил ни свет ни заря — едва рассвело — и укатил на все утро; вот только что воротился, как к завтраку собирались звонить.

— Я люблю до завтрака покататься верхом, — говорит Клайв.

— "Покататься верхом", как же! Знаю я, где вы были, сэр! Он что ни утро, папочка, ездит к своему дружку, маленькому мистеру Ридли, а назад возвращается — все руки в этой противной краске! Вот и нынче ездил. Сам ведь знаешь, что ездил, Клайв!

— Я же никого не заставил ждать, Рози, — отвечает Клайв. — Мне приятно утром часок-другой поработать кистью, когда удается выкроить время.

Бедняга действительно, пользуясь летней порой, ездил по утрам к Ридли поучиться живописи, а потом мчался галопом домой, боясь опоздать к семейной трапезе.

— Ну да!.. — восклицает Рози, встряхивая бантиками на чепце. — Встает на заре, а после ужина сразу же засыпает. Куда как вежливо и мило! Правда, папочка?

— Я тоже рано встаю, душенька, — замечает полковник (сколько раз он, наверное, слышал, как Клайв утром уходит из дому). — Надобно написать кучу писем, разобраться в разных делах, распорядиться, как нужно. Нередко еще до завтрака я успеваю не один час поработать с мистером Беттсом, который приходит ко мне из Сити; Когда тебе доверено такое крупное финансовое предприятие, необходимо вставать с петухами. Впрочем, все мы, жившие в Индии, встаем вместе с солнцем.

— Миленький, добренький папочка! — лепечет малютка Рози с неподдельным умилением и, протянув пухлую беленькую ручку, унизанную перстнями, гладит смуглую и жилистую руку полковника — ту, что к ней ближе.

— А как там у Рндди продвигается картина, Клайв? — спрашивает полковник, желая выказать итерес к живописцу и его творению.

— Прекрасно. Очень красивая вышла картина; ему дали за нее огромные деньги. На будущий год его непременно сделают академиком, — отвечает Клайв.

— Очень трудолюбивый и достойный молодой человек. Он заслуживает всяческого поощрения, — говорит старый вояка. — Рози, душенька, пора тебе пригласить к нам на обед мистера Ридли и еще мистера Сми и других джентльменов их профессии. Давай сегодня среди дня съездим поглядеть твой портрет.