Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий

Все же, пока жива была Ливия, Агриппину трогать не следовало — нужно было ее только постоянно пугать и раздражать. Это, во всяком случае, полезно: все, кто станет сочувствовать ей в ее несчастьях, легко могут быть выявлены и приписаны Сеяном к партии, готовящей переворот. Не следовало упускать из виду и армию — особенно те части, которые служили под командованием Германика. Агриппина, доведенная до отчаяния преследованиями Тиберия и не имеющая возможности обратиться к нему с оправданиями, могла, взяв с собой старшего сына Нерона, броситься к войскам и воззвать о помощи. В тех частях еще служат офицеры, которые души не чаяли в покойном Германике, и вид Нерона, так напоминающего отца, может толкнуть старых вояк на безрассудные поступки. Увольнять опытных военных, однако, было чересчур накладно, а казнить — пока не за что, да и опасно. Тиберий велел Сеяну выявлять таких приверженцев Германика, переводить их из легионов, стоящих на Рейне, в другие места и заменять преданными императору людьми. В основном — преторианскими гвардейцами. Работа эта была непростая, кропотливая, но Сеян принялся за нее с энтузиазмом.

У Агриппины был, кроме Нерона и Друза, еще один сын — Калигула. Чем-то он определенно нравился Тиберию — не как объект похоти, а просто как весьма смышленый и забавный юноша. Сеян знал, что император не любит, когда в докладах о подрывной деятельности Агриппины и ее детей проскальзывает имя Гая Калигулы, и старался о нем не упоминать. Но однажды упомянуть пришлось.

В один из приездов на Капри Сеян, как обычно, целый день занимался с Тиберием делами. И все время делал вид, что хочет рассказать нечто очень важное — но не смеет. Тиберию надоело, и он потребовал подробного отчета.

— Прости, цезарь, что я вынужден… — Сеян, к удивлению Тиберия, казался смущенным, словно мальчик, — Это по поводу Калигулы… Мне сообщили, что его бабка, Антония, застала его, то есть Калигулу… Одним словом, он совокуплялся с родной сестрой.

— С какой именно? — спросил Тиберий. — У него их три. Младшая, правда, еще совсем малышка, но… А сколько лет сейчас Калигуле?

— Он готовится отметить совершеннолетие.

— О, — удивился Тиберий, — Как быстро, оказывается, летит время! Постой, Сеян, — я сам угадаю, которая из сестер ему так понравилась… Это маленькая Агриппинилла?

— Нет, цезарь. Это Друзилла, старшая.

— Да она же старше Калигулы почти на два года, — слегка разочарованно протянул Тиберий. — Но он все равно шустрый мальчик. Уговорить старшую сестру — наверное, надо хорошенько потрудиться, а, Сеян? У тебя нет старшей сестры?

— Возможно и есть, цезарь. Когда префект Элий Сей усыновил меня, мои родители еще были вполне способны к деторождению.

— Значит, ты не можешь понять мальчика. Но ты правильно поступил, Сеян, что рассказал мне об этом. Я не хочу, чтобы слухи о связи Калигулы с сестрой вышли за пределы семьи.

— Разумеется, цезарь. Но разве ты их не накажешь?

— Им просто не надо давать видеться — вот и все. Антония сможет это устроить. Я напишу ей.

И Тиберий написал бабке Калигулы — Антонии большое письмо, в котором просил ее простить детскую шалость внука. Он также просил прощения и за себя — за то, что, сверх всякой меры занятый государственными делами, не уделяет своей семье должного внимания. Притом, писал Тиберий, его душа вполне спокойна, так как он знает, что уважаемая Антония всегда сумеет постоять за честь семьи. Он еще много комплиментов подарил старой Антонии, назвал ее даже своей сестрой — а разве она, вдова его любимого брата, не была Тиберию как сестра, в самом деле?

Это было самое ласковое письмо Тиберия Антонии. Более того — это было едва ли не первое адресованное ей письмо вообще! Тиберий прекрасно понимал, какое впечатление на гордую старуху оно произведет. В тот момент, когда Сеян рассказал ему о проделках Калигулы, в голове Тиберия словно вспыхнуло что-то, и это озарение высветило дальнейший путь — не только для него самого, но и для всего государства. Этот глупец Сеян предлагает наказать юного Гая Калигулу! Нет, у Тиберия появился совсем другой план.

Что-то давно, подумал Тиберий, у него не было сыночка — со дня смерти Друза Младшего. А императору не годится быть бездетным — это означает неустойчивое положение государства, не имеющего законного наследника престола. Старшие дети Германика на роль наследников не годятся — слишком хороши, да и матери своей подчинены. А вот Калигула — это сыночек! Замечательный сыночек, и, когда он займет императорский трон, граждане Рима сильно пожалеют о том, что не ценили в свое время Тиберия и давали ему разные обидные прозвища.

И Тиберий уже точно знал, что случится с Агриппиной, Нероном и Друзом.

Но главное — это было сохранить в тайне от всех свои планы насчет Калигулы. Время пока терпит. Сначала нужно войти в доверие к Антонии. Старуха не любит Сеяна? Очень хорошо. Значит, она проследит за тем, чтобы Сеян не причинил вреда Калигуле. И сам дрянной мальчишка пусть пока не знает, что на него пал выбор.

Написав Антонии, что всегда будет рад видеть ее у себя на острове, Тиберий отправил письмо с гонцом, не доверив его Сеяну. Он и Сеяна оставил возле себя, не разрешив ему отплыть на почтовом судне. Он объяснил это тем, что начинается последний этап борьбы с партией Агриппины — и нужно многое продумать вместе.

Во дворце Ливии Августы всегда было тихо — слуги и рабы знали, что хозяйка не любит громких разговоров и прочего шума. Но на этот раз тишина стояла как в могиле. Сравнение это напрашивалось потому еще, что сама Ливия лежала в своей спальне и готовилась умирать. И если уж она объявила, что дни ее сочтены, то, значит, так оно и было. В отличие от Тиберия, постоянно твердившего о своей близкой смерти, Ливия никогда не шутила с этим. И собиралась жить едва ли не вечно. Но внезапная болезнь, начавшаяся с обычной простуды, свалила ее с ног, и Ливия чувствовала — навсегда.

Ей было уже восемьдесят шесть лет. Вместе с Августом создававшая империю, при жизни почитаемая как божество, сказочно богатая, перед смертью она осталась в удручающем душу одиночестве. Почти никого из старых друзей не осталось в живых, а те, что остались, давно перестали навещать ее — слишком было опасно. Принять приглашение Ливии, особенно после того, как она огласила письма Августа, — значило подписать приговор себе и своим родственникам. Сеян внимательно следил за всеми, кто поддерживает связь с Ливией Августой.

В темноте спальни (окна были наглухо занавешены, потому что дневной свет раздражал Ливию) она ожидала смерть и думала. Мысли приходили самые неожиданные, и временами Ливии становилось так страшно, что она хватала слабой рукой шнурок звонка, чтобы кто-нибудь из слуг пришел и ему можно было что-то приказать. И боялась Ливия не смерти — она боялась гораздо большего. Того, что неправильно, может быть, прожила свою жизнь, полную трудов и опасностей. Когда она была молодой, то верила, что ей суждено высокое предназначение. И ни в чем не сомневалась. Почему же, выполнив свою миссию на этой земле, она осталась одна — жалкая старуха, потешающая всех своей вдруг вспыхнувшей страстью к румянам, притираниям и краске для бровей?