Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий

— Рад видеть тебя, доблестный Пифолай! — с довольной усмешкой произнес Ирод, не испытывая ни капли жалости к поверженному и униженному врагу. Он не чувствовал даже гнева, а одно лишь удовольствие — особое, тонкое, еще незнакомое и потому очень приятное. Оно было похоже на сочный заморский плод. Хотелось отрывать его по маленькому кусочку и долго, со вкусом перекатывать языком по рту. Нет, гнева не было, не было даже неприязни, можно было сказать, что Ирод глядел на Пифолая с любовью.

Пифолай смотрел на него своим единственным глазом, блестевшим гневом и казавшимся непомерно большим. Он не ответил Ироду, и тот, переждав, проговорил:

— Скажи мне, благородный Пифолай, чего бы тебе больше хотелось: чтобы я отправил тебя в Иерусалим, к первосвященнику Гиркану, или в Антиохию, к римскому прокуратору? — Ирод улыбнулся и снова, переждав несколько мгновений, продолжил, при этом его улыбка из приветливой превратилась в нежную: — Ты молчишь, Пифолай, тебе трудно решить, куда ты хочешь быть отправленным. Я вижу, тебе трудно говорить. Не утруждайся, побереги силы, я скажу за тебя. Я не отправлю тебя ни в Иерусалим, ни в Антиохию, я оставлю тебя при себе. Поверь, мне так трудно расстаться с тобой.

При последних словах губы Пифолая дрогнули, пожевав ими, он попытался плюнуть в лицо Ирода, тряхнув головой. Но плевка не получилось, а с разбитых губ на подбородок потекла розовая пена.

— Я горжусь тобой, Пифолай, великий иудейский полководец, — выговорил Ирод с все той же нежной улыбкой и, кивнув солдатам, стоявшим рядом, добавил: — Перевяжите его раны и ухаживайте за ним так, словно этот человек мой самый почетный гость.

Уже к вечеру вернулся отряд, преследовавший разбойников, которые прорвались в горы. Лагерь в горах был неплохо укреплен, и воинам Ирода потребовалось немало усилий, чтобы взять его. Но усилия оказались не напрасными, была захвачена богатая добыча, значительно более богатая, чем Ирод мог себе представить: кроме серебряных и золотых украшений, дорогой утвари, еще несколько сундуков с монетами, всего более чем на пятьсот талантов. По-видимому, основная часть ценностей принадлежала еще царю Аристовулу и была спасена Пифолаем, когда царя разбили римляне.

Но как бы там ни было, Ирод остался доволен и прежде всего щедро одарил своих воинов, помня наставления отца, говорившего, что рука воина крепчает от золота, как ствол дерева — от влаги.

В лагере был захвачен Иезеккия, он оказался тем самым разбойником, которому Ирод передавал деньги от Гиркана. Иезеккия был лишь легко ранен в руку, держался смело, почти вызывающе. На вопрос Ирода:

— Ты помнишь меня? — спокойно ответил:

— Ты Ирод, слуга первосвященника.

«Слуга» у него прозвучало как «раб». Странно, но того удовлетворения, которое испытывал Ирод, глядя на Пифолая, он не испытал, глядя на Иезеккию. Не было ни удовлетворения, ни радости, ни даже торжества победителя, но осталась злоба, смешанная с унижением. Этот человек, прямо глядевший в его лицо, унижал Ирода своим спокойствием и презрением к смерти. Он держался так, будто был выше Ирода и по роду и по положению, не говоря уже о славе, которую он стяжал в Иудее на протяжении многих лет. У Ирода задергалась правая половина лица, он спросил, отрывистостью прикрывая дрожь голоса:

— Ты… жалеешь… что не убил меня… тогда, в роще?

Губы Иезеккии искривила презрительная усмешка,

он ответил, отрицательно покачав головой:

— Нет, не жалею. Ты всего лишь раб римлян, я же воевал с ними, а не с их рабами и жалею лишь о том, что не сумел истребить их всех.

— Ты смелый человек, — сказал Ирод, — и, как видно, не боишься смерти?

— Я свободный, — ответил тот. — Смерть — та же свобода, мне нечего бояться ее. — Кивнув на солдат, он добавил: — Я не хочу с тобой говорить, жалкий раб, идумеец. Прикажи своим солдатам убить меня теперь же, если не хочешь вызвать волнения в Годаре и окрестных селениях. Прикажи, для Иудеи я навсегда останусь живым.

Ирод приказал увести пленника, но некоторое время спустя подозвал одного из своих центурионов, сказав:

— У нас много своих раненых, Натан, чтобы занимать повозки этим презренным сбродом. Освободись от пленников, оставь мне одного Пифолая, моего почетного гостя.

Центурион понимающе кивнул и отошел. Скоро за повозками послышались крики солдат и стоны умирающих. Связанных пленников положили на землю вдоль дороги и изрубили мечами.

Утром следующего дня отряд Ирода вступил в Годару. Ирод прислушался к тому, что ему говорил Иезеккия, и подавил в себе желание устроить публичную казнь Пифолаю — ожесточать и без того возбужденных последними событиями жителей было неразумно. Приказав скрытно отвести Пифолая в один из подвалов дворца, Ирод с внутренней усмешкой подумал, что отец, наверное, остался бы доволен этим его решением.

Он и сам еще не решил, что ему делать с Пифолаем. Иудейский полководец был человеком слишком высокого положения, чтобы его можно было убить просто так, как Ирод приказал убить атамана разбойников Иезеккию. Кроме того, положение Ирода было не столь высоко, чтобы посягать на жизнь такой влиятельной особы — вопрос о мере наказания, жизни и смерти должен решать Синедрион, наместник Иудеи, а то и римский прокуратор Сирии.

— Римский прокуратор, — вслух медленно произнес Ирод и понял, что ему нужно делать. Вспомнил слова отца о руке воина, которая крепчает от золота, усмехнулся, подумав, что, в отличие от воина, римский чиновник смягчается от щедрых подношений.

Приняв решение, в сопровождении раба, несшего факел, Ирод спустился в подвал, где содержался Пифолай. Пахнуло сыростью и дурным запахом человеческих испражнений. На грязной соломенной подстилке, прислоненный к стене, сидел Пифолай. Когда раб поднял над его головой факел, он открыл свой единственный глаз — посмотрел сначала на раба, потом на присевшего перед ним Ирода. Полотняная повязка на голове Пифолая пропиталась кровью, губы превратились в щель, покрытую бурой коростой. Свет факела ясно отражался в его зрачке.

— Я пришел сказать тебе, — неожиданно для самого себя проговорил Ирод (когда спускался в подвал, не знал, что будет говорить и будет ли говорить вообще), — что ненавижу тебя, как и всех иудеев. Я либо приведу вас к покорности, либо перебью всех до одного. Ты слышишь меня, слышишь?!

Ирод приблизил лицо к самому лицу Пифолая. Тот, с трудом разлепив губы, произнес едва слышно, но внятно:

— Идумей.

— Да, я идумей, — горячо отозвался Ирод, — и сделаю все, чтобы стать владыкой над вами. Мне будет особенно сладко сделать вас рабами — вас, столь много пекущихся о свободе. Я возьму в жены царскую дочь Мариам, и когда буду спать с ней, а она закричит от боли, я услышу в ее воплях крики ваших стариков, ваших женщин и ваших детей. Ты понял, понял меня?!