Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий

Когда мятежники побежали, Ирод остановил своих воинов, а римляне, обозленные отчаянным упорством иудеев, бросились их преследовать.

За воротами крепости нашла спасение лишь горстка иудейских воинов, в их числе оказался и Александр. Вся дорога была усеяна трупами, римляне в ярости добивали раненых. Марк Антоний хотел с ходу штурмовать и крепость, но осторожный Габиний приказал отступить к лагерю.

Когда Ирод явился к нему, сирийский наместник спросил:

— Это ты сын доблестного Антипатра? — И, когда Ирод утвердительно кивнул, шагнул к нему, обнял и добавил громким голосом: — Я хотел бы видеть этого юношу царем Иудеи!

Марк Антоний тоже подошел к Ироду и проговорил, широко улыбаясь:

— Ты подоспел вовремя, Ирод, в последнюю минуту, как и я несколько дней назад.

Только во второй половине дня подошел Антипатр с иудейским войском. Ирод бросился к отцу, стал торопливо рассказывать о событиях сегодняшнего утра и о своем участии в сражении. Он хотел услышать похвалу от отца и не скрывал этого. Но Антипатр, обведя равнину, покрытую мертвыми телами, рассеянным взглядом, молча отвернулся.

Авл Габиний, несмотря на то что иудейское войско не поспело к началу сражения, приветливо принял Антипатра, сказал, что много слышал о его смелости и отваге, о его преданности Риму, и в конце, словно поднося чашу с особенно дорогим вином, добавил:

— Помпей Магн говорил мне, что у тебя всегда найдется ключ, чтобы открыть ворота самой неприступной крепости.

Антипатр вежливо поклонился:

— Помпей Магн слишком великодушен, ему и таким его полководцам, как ты, великолепный Авл Габиний, не нужны ключи от крепостей — их открывают одним произнесением ваших славных имен.

Несмотря на восточную высокопарность и явное преувеличение его возможностей и значения, слова Антипатра понравились Габинию, и он милостиво улыбнулся. Но на этом предварительную часть беседы посчитал законченной и с самым серьезным и деловым видом обратился к Антипатру:

— Александр, как и его отец когда-то, заперся в крепости. Говорят, что она неприступна, да я и сам вижу, что взять ее будет очень трудно. Но мне нужно взять ее, а также две другие, Гирканон и Махерон, чтобы навсегда покончить с опорными пунктами мятежников. Что ты думаешь об этом?

— Я скажу тебе то же, славный Авл Габиний, что сказал когда-то Помпею Магну, отвечая на тот же вопрос: ты прав, крепости неприступны, особенно эта, Александрион. Конечно, ты можешь их взять долгой осадой или кровопролитным приступом, но то будет потеря большого количества времени и большого количества жизней твоих солдат. Ты милостиво упомянул о словах Помпея Магна, так вот, не сочти за гордыню и позволь тебе сказать, что я действительно привез с собой ключ от Александриона и двух других крепостей.

— Привез ключ? — переспросил Габиний, не скрывая удивления.

— Да, это так.

— И ты покажешь мне его? Или твои слова нужно понимать в каком-то ином смысле? Учти, я не философ, а воин и люблю, когда смысл сказанного прост и понятен— Проговорив последнюю фразу, Габиний слегка нахмурил лоб. Он принимал витиеватость в похвалах, но не терпел, когда так же говорили о деле.

— Прости, что я не был краток, — быстро сказал Антипатр, — но я в самом деле привез ключ, который откроет ворота Александриона перед сирийским наместником. Я привез с собой мать Александра.

— Мать Александра? — Габиний нахмурился еще больше, тон его был теперь резким и нетерпеливым. — Жену царя Аристовула? Ты взял ее как заложницу? Ты полагаешь, что я, Авл Габиний, прокуратор Сирии, стану заниматься таким бесчестным делом — угрожать смертью женщине, чтобы заставить сына сдаться? Здесь, на Востоке, вы допускаете любые средства, чтобы достичь желаемого, но ты забываешь, что я римлянин.

— О нет, ты меня не понял. — Антипатр отрицательно покачал головой. — Эта женщина не заложница, и я никогда не посмел бы…

— Да говори же! — нетерпеливо перебил Габиний.

— Эта женщина хочет того же, чего хочешь ты, — покончить с мятежами и войнами на этой земле. Она готова уговорить сына сдаться, и она сделает это, я хорошо знаю ее. Юдифь ничего нельзя заставить сделать насильно, но если она чего-то захочет сама, она добьется этого непременно.

Выслушав его речь, Габиний усмехнулся:

— Ты говоришь о ней так, будто она не жена твоего врага, но твоя собственная.

Антипатр ответил уверенно и твердо:

— Я лишь отдаю должное ее качествам и твердости ее характера. Если бы такая женщина, как она, была моей женой, я имел бы в этой жизни много больше, чем имею сейчас. Если она уверена в чем-то, то даже угроза смерти ее детей не заставит…

— Хорошо, хорошо, — перебил Габиний: страстность, с какою Антипатр проговорил последнее, убедила его, — приведи ее ко мне.

— Она уже здесь, — И, не дожидаясь разрешения сирийского наместника, Антипатр подошел к выходу из палатки и, отодвинув полог рукой, коротко сказал: — Войди.

В палатку вошла Юдифь, прямая, строгая. Не глядя на Антипатра, она направилась к Габинию и, остановившись в двух шагах от него, проговорила с достоинством:

— Приветствую тебя, Авл Габиний!

Габиний, привыкший к высокопарным и почтительным приветствиям местных царьков и сановников, несколько растерялся от такой смелости и не вполне внятно ответил:

— Привет и тебе, достойная Юдифь!

— Я слышала, ты хочешь закончить эту войну, — сказала она так, будто не она, а Габиний пришел к ней просителем. — Я тоже хочу ее окончания и готова помочь тебе.

— Вот как! — выговорил Габиний, уже вполне оправившись от смущения и приняв надменный вид, заложил руки за спину и выставил правую ногу, — И что же ты можешь сделать?

— Я пришла сказать, что можешь сделать ты, — с прежним достоинством, не замечая перемены в лице и осанке сирийского наместника, ответила Юдифь, — Я ненавижу римлян, они принесли мне и моему народу неисчислимые страдания, но я не хочу, чтобы мой народ погиб. Утром я войду в крепость и выведу к тебе моего сына. Но ты должен обещать мне…

— Я ничего тебе еще не должен, — вставил Габиний и мельком взглянул на Антипатра (тот стоял в углу палатки, низко опустив голову и сложив руки на животе).

— Ты должен обещать мне, — чуть возвысив голос, повторила Юдифь, — что не отправишь моего сына пленником в Рим и сроешь крепостные стены Александриона, Махерона и Гирканона, дабы никто из отважных безумцев более не пытался поднимать бессмысленные мятежи. Если ты обещаешь мне это, завтра я войду в крепость и выведу к тебе сына, если нет — делай как знаешь.

Не одна только смелость этой женщины поразила Габиния, но и ее последнее условие — срыть стены мощных иудейских крепостей. Он мог ожидать чего угодно, но только не этого. Глядя в лицо Юдифи, полное достоинства и какой-то особенной величавости, Габиний подумал: «Любовь к своему народу крепка, когда она подкрепляется мудростью». И, уже не борясь с собой, легко отбросив надменность, он сказал ей, почтительно поклонившись: