Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 2

И вот, когда Рейхерт распалился, когда душа его воспылала, когда всю свою страсть вкладывал он в слово и стал глух к тому, что творилось вокруг, а взгляд его застыл на тонком носе пана Петра, с высоты тридцати стоп спрыгнул Кмитас и свалился прямо у его ног. Тело хлопнулось оземь с такой силой, как будто дьявол вытаптывал душу, и несчастный Рейхерт снова потерял над собою власть. Всплеснув руками, разинул рот, И из этого рта вырвался рев, а потом столь жалостный, столь испуганный вопль, что сердце дрогнуло и чуть было не разорвалось на части.

Пан Петр и его прислужники не могли и мечтать о лучшей забаве, однако Филипп судил иначе. Он исполнен гнева, от злобы у него трясутся челюсти. Все свое достояние — белую соболину, белоснежную заячью шкуру, дорогие одеяния — все-все отдал бы он за хороший удар. Он намерен отомстить, он натягивает тетиву лука.

— Голубчик, достойный сын достойного отца, оставь лук в покое. Пусть слугу наказывают слуги. Он получит пятикратно десять ударов, а ты успокойся!

Потом пан Петр обратился к купцу Рейхерту. Он прикасается к нему, похлопывает по плечу, оглядывает со всех сторон и не находит в этом чудаке ничего, кроме смешного.

„По какому попущению дьявола, — пытает Петр свою душу, — это убожество не опротивело королю?“ А вслух Петр громко произносит:

— Довольно! Я по горло сыт развлеченьем. Принесите кувшин доброго вина, и пусть владелец дома „У лягушки“ подкрепится немного!

Кувшин у егеря в руке, он протягивает его торговцу с такими словами:

— Пей, попробуй прямо из кувшина! Это вино — подарок короля, оно расширяет сердце.

Пану Петру уже не так весело, ему хочется забыть о намерении купеческого сына, он любезно разговаривает с купцом, но Филипп замышляет месть. Он убежден, что королевский егерь сыграл с Рейхертом дурную шутку. Ему кажется, что все подстроено нарочно, чтобы опозорить честного купца, и он мечтает смыть этот позор. Берет лук и крадется меж дерев, приближаясь к псарне.

— Стой! Ты куда? Я вижу лук у тебя за спиной, и ты вынул короткий клинок!

Филипп ударил о клинок рукой и провел пальцем по тетиве.

— Я раскрою тебе мой замысел, не хочу таиться. Веки мои не смежит сон, я уморю себя голодом, не стану ни молиться, ни отвечать на вопросы, не будет мне покоя, пока жив тот пес, что бросился к ногам моего отца и сделал из него посмешище. Прошу тебя, господин, вели твоим слугам согнать это гнусное существо с веток на простор двора! Я настигну хама острием своей стрелы и добью клинком.

Королевский егерь несогласно трясет головой, хмурит брови, от купеческого сынка отворачивается.

— Твоя стрела поразит плохую мишень. Ты плохо выбираешь противника, не ведать тебе удачи! Будь у тебя немного больше достоинства,» не поднялась бы твоя рука на слугу: слуг должны наказывать слуги!

— Это не прислужник, это не слуга, это дьявол, которого ты принял в услуженье. Я узнаю его по запаху серы, у тебя в замке я дышу копотью ада!

— Это королевский замок! — воскликнул пан Петр и схватился за секиру.

И куда только подевалось веселье? Добрые забавы?

Вдоволь было потех, и нашей побасенке скоро конец.

Филипп не слышит предупреждений, он движется навстречу гибели, шагая с натянутой тетивой, всматриваясь в кроны деревьев и выкрикивая бранные слова. Он уходит все дальше и дальше. И вдруг сталкивается с Кмитасом. Дикарь из Мазовецкого полесья разлегся на самом нижнем суку, в правой руке у него дубинка, и он колотит о сук ногами. Но вдруг Кмитас затих, он — сама зоркость, он глядит на правую руку купеческого сына, высматривает в ней лук, и весь опыт, вся память леса оживает в его уме. Он всматривается, определяет смысл движений, видит, куда нацелена стрела, угадывает умысел и цель этого умысла. И понимает вдруг, что купеческий сын покушается на его жизнь.

Свистит стрела.

Кмитас карабкается с ветки на ветку, лапами обхватывает разветвленный сук и опирается о ствол. Качается взад-вперед, размахивает дубинкой и, пока бедный Филипп целится во второй раз, Кмитас изготавливается для удара.

Дубинка проломила купеческому сыну голову.

Несчастный Филипп падает в траву, выпускает лук, стрелы сыплются из его колчана; дух его мутнеет и замирает — Филипп мертв.

Купец лишается чувств, слуги и королевский егерь подбегают к погибшему, а Кмитас вскакивает на крепостную стену. И исчезает в лесу, что тянется от ворот до соединения речек и дальше вверх по откосу. Кому же по силам его поймать! Он бежит легкой рысью, а помощникам егеря даже не пришло на ум вскочить на лошадей.

Так оборвалась жизнь купеческого сына по имени Филипп. Таково предание и описание его кончины.

Сказывают, что на третий день Кмитас добрался до одного места на правом берегу Влтавы, которое называется Выр. Попал он туда кружными путями. Трижды вступал в воды Мжи, трижды возвращался во Влтавскую долину, трижды запутывал следы. Гончей не удалось бы взять его след, и охотнику не по силам выследить беглеца.

Да поможет Бог и все святые угодники — а может, и диаволы — тому, кто пытается скрыться! Да окажут они содействие бедняге, не убийце, не низкому прислужнику, но честному малому, который спасал свою шкуру и которого теперь гоняют с места на место! Пусть любому из бедолаг найдется спокойный приют, и пусть лачуга его будет похожа на ту, которая приняла Кмитаеа!

Что до удобств, то это пристанище могло бы быть чуть получше обустроено, могло бы быть и попросторнее, ибо — если говорить по правде — в прибежище этом нет ничего, что могло бы понравиться. Стоит оно на небольшом холме, прямо над каменистым берегом, который из года в год заливает полая вода. Два столетия назад кто-то поставил здесь сруб из деревьев, принесенных водой, и семь последующих поколений окружили его пристройками, каморками, крытым током, хлевушками, амбаром и, само собой, подпорками, поскольку уже не знает он, на какую сторону повалиться. Крыша у него продырявилась, провоняла чадом, но в очаге весело потрескивают дрова, а над огнем раскачивается котел, верный маятник в доме; надежно подвешенный котел полон масляной каши. Ну, а раз уж мы остановились перед этой кухонной утварью, то смотрите — котел свободно раскачивается на трех цепях, его округлая тень скользит по потолку. Качается тень, колышется отражение рыбацких сетей, и в этом колыхании столько спокойствия, что на человека нисходит обморочный сон.