Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 2

Выговорившись, нянюшка расплакалась еще пуще, а когда и остальные служанки тоже захныкали, она вдруг опомнилась, вытерла глаза и сказала, что не время предаваться печали.

Потом служаночки держали совет и сошлись на том, что следует позвать хозяйку, которой было поручено присматривать за нянюшками, потому как она одна согласно высокому своему положению смела войти в покои королевы. Хотели они поведать ей о своих опасениях и попросить, чтоб она обратилась к священнослужителям, королеве и к самому королю.

Когда это произошло, весть о болезни королевича разнеслась по всему Граду. Король повелел служить мессы о здравии сына. Сам епископ опустился на колени перед алтарем, а монахи к своим каждодневным молитвам присоединили еще молитву особую, и шляхтичи осведомлялись, как чувствует себя больной, а служаночки, вспомнив об этой беде, тут же переставали хихикать.

Так во дворце, полном оживления, громких голосов и примерного порядка, воцарились тишина и смятение. Ощущение было такое, словно пропали ключи от чего-то вроде подполья жизни. Люди проходили мимо друг дружки, отводя взгляды, а заслышав чуть более оживленный говор, тут же предостерегающе прикладывали к губам палец. Так вели себя одни, однако другие, лицемеры и льстецы, равно как и те, кто знает толк в делах искательных, выставляли свою печаль напоказ: женщины ходили нечесаными, а мужчины — уперев локоть в ладонь и запустив персты в шевелюру, стояли истуканами, словно несчастье отшибло у них память и они позабыли все слова.

Вот так, нахмурясь, не двигаясь, склонив голову на сторону, тупо торчал возле своих горшков и фламандец, который в день рождения королевича выбил у кузнечихи Нетки из рук маленького Якуба, ее сына.

Слезы — чистые и нечистые — плохо ладят с толстым брюхом. Так вот, когда кухарь-фламандец исходил слезами посередь кухни, опустив ремень под самое брюхо и застегнув его на самую последнюю дырку, когда этот раскормленный лохматый и лоснившийся от жира боров разводил нюни и жалкая показная слезинка скатывалась на его толстый нос, священник Иоанн обратился к нему и сказал:

— Скажи, любезный, что произошло? Или у тебя в очаге нет тяги и дым валит обратно в кухню? Или ты передержал на огне жаркое и оно подгорело? А может, ты забыл положить соли и тмина?

— Ах, — сударь, — ответствовал фламандец, — до кухарства ли мне теперь — на уме у меня, лишь то, что печалит и беспокоит нас всех. Разве вам не известно, что королевский сыночек занемог? Разве вы не слышали, что порой он теряет сознание и что личико у него помертвело?

— Знаю я, что кухари, — снова заговорил священник Иоанн, — умеют иногда приготовить такие кушанья, от которых поправляется здоровье. Слышал я, что медвежьи лапы идут на пользу людям слабым и робким, что сало, нарастающее на бараньих ляжках, — весьма хорошо для человека с безумными мыслями. Если бы ты на что годился, Ханс, то не стоял бы сложа руки!

И вот, значит, натопил кухарь толику бараньего сала и принялся варить бульон из медвежьих лап.

Когда бульон был готов, а жир растекся по сковороде, понес он все это хозяйке, которая присматривала за нянюшками, и сказал ей:

— Сударыня, есть кухари, которые умеют готовить целебное кушанье. Поверьте, то, что я принес, наверняка вылечит королевича. Вот тут — баранье сало, а тут — бульон из медвежьих лап, который укрепляет людей робкого десятка.

Хозяйка кухарю поверила. Пошла вместе с фламандцем в комнатенку нянюшек, велела позвать кормилицу, чьим молоком королевич был жив, и приказала ей съесть приготовленные кушанья.

— Сударыня, бульон сделан хороший, но жир кухарь срезал с какого-то черного холощеного барана. Не заставляйте меня его есть.

— Поверьте, сударыня, это сало вовсе не от черного барана, а вот у кормилицы явно черные мысли. Да и взгляд у нее дурной. Один глаз — в окно, а другой — на двери, и это скверный знак! Ей-ей, я бы натравил на нее собак, потому как она — колдунья.

Выпалив это, фламандец перевел дух. Потом снова принялся разглагольствовать и между прочим упомянул, что в Тынском посаде он знает одну женщину; вот у нее и лицо — правильное, и взгляд — прямой и ясный.

— Она еще дитё на руках держала, — добавил он, — но дитё скорее всего уже померло.

И он дал понять, что женщина, которую он имеет в виду, состоит в супружестве с кузнецом Петром, а сынок ее — одного возраста с королевичем.

Хозяйка, в чьи обязанности входил досмотр за нянюшками, поразмыслила о сообщении кухаря. Посоветовалась со служанками и, выслушав различные суждения, послала за кузнечихой.

На следующий день фламандец в сопровождении нескольких солдат отправился в Тынский посад. Они перебрались через мост, миновали небольшую рощицу и крепостцу, которая охраняла брод, лежавший на расстоянии двух-трех выстрелов ниже по течению. Оттуда свернули вправо. И повстречали сначала челядинцев, которые безучастно топали возле своих лошаков, а по-том и таких, кто не уставал нахлестывать животных по крупу, ну и, само собою, веселых пареньков, что, обхватив за шею своих осликов, готовы были обнять весь мир.

По той же дороге рядом с погонщиками лошаков и батраками шли и носильщики, а с ними странное племя купчишек — племя это смешанное, будто случайные зернышки, завалявшиеся в кармане какого-нибудь птицелова. Были среди них люди с темным цветом кожи, были безусые и бородатые, в легких одеждах и одеяниях, доходивших чуть ли не до пят. Кухарь обогнал их с видом сановного вельможи. Уперев левую руку в бок, он правой отирал пот, градом кативший со лба, поскольку из-за чрезмерной толщины уже с марта месяца страдал от жары.

Отыскав лачугу кузнеца, кухарь вызвал Петра (будучи уверен, что этот простак его не узнает) и сказал:

— Дошло до меня, что у тебя есть сын. И будто бы родился он в тот же день, что и королевич. Возможно, молоко твоей супруги подойдет для наследного принца. Я подыскиваю ему кормилицу. Приведи свою жену, и я, верный королевский слуга, решу, суждено ли ей счастье, и тогда либо отвезу во дворец, либо оставлю прозябать в ничтожности того существования, которое ты ей создаешь.

— Да что вы, — ответил кузнец, — она у меня и одета, и сыта. Жаловаться ей не на что. Бог посылает нам все, без чего не обойтись. Ну, а немножко развлечь себя мы уж сможем и сами.

Этот ответ вывел кухаря из себя. Он сорвался в крик и велел солдатам разогнать всех зевак, что сбежались к домику кузнеца. Так что кузнецу не оставалось ничего другого как подчиниться.

— Нетка, милая моя женушка, кормил я тебя как мог, и ты платила мне тем, чем только могут платить существа твоего пола: повила мне дитятко, которое радуется свету. Жил я с тобою рядом, и, должен признаться, никогда не появлялось у меня никаких неземных мечтаний. Человек натягивает тетиву, насколько у него хватает сил; и я не просил у Бога отправлять тебя во дворец. Мне и так было хорошо, вот и теперь моя вера подсказывает мне, что тебе было бы лучше остаться в моей кузне. Какой от тебя прок? Твое молоко хорошо для Якоубка, а высокородный королевич высосет из него только подлость. Я знаю, какая большая разница между людьми благородными и людьми зависимыми. Оставьте вы нас в покое, господин хороший, меня и жену, ведь она у меня простая, бестолковая, и, хоть мы и упустили бы свое счастье, не жалейте нас, мы того стоим.