Владислав Ванчура - Картины из истории народа чешского. Том 2

— Я не спрашиваю, — ответил кухарь, — чего ты стоишь, но своей волею насильно заберу у тебя жену. И сделаю ее такой счастливой, как вам и во сне не снилось.

Пока кухарь говорил, у кузни снова собралась толпа любопытствующих. Некоторые думали, что кузнец в чем-то отступил от законов или добрых обычаев. За подобные прегрешения приходилось нести такие наказания, которые нетрудно было себе представить. И радовались добрые люди, что кузнец лишится головы, а имущество его распродадут за бесценок. Коморничие и их бирючи не терпели проволочек. Покупали ни за понюх табаку, продавали за гроши, одним словом — были всему голова.

Кухарь, который немного напоминал собравшимся помощника господина королевского коморничего, в то же время сильно смахивал и на глупца. Они догадались, что цена ему на две денежки меньше, и, готовые договориться, канючили:

— Благородный господин, уступи Петрову лачугу мне, кузнец оказал себя вероломцем или даже того хуже, я этого остерегусь.

Такие выкрики неслись со всех сторон, и кухарь раскумекал, что место, где стоит кузня, отличается от других. И, задумавшись, удивленно покрутил головой. Опамятовавшись, приказал воякам разогнать торгашей. И немедля доставил Петрову жену во дворец.

Препоручив себя Господу Богу, сжалась Нетка в комочек в самом дальнем уголке комнатки для нянюшек. Охватила ее безмерная тоска. И не могли ее унять ни участливые вопросы, ни приветливость, ни утешения. Сердце у Нетки упало, и не могла она думать ни о чем другом, кроме как о несчастной кузне и о своем сыночке.

— Тебе небось не больше двадцати лет, Нетка, а руки твои давно уже загрубели от работы. Ты и воду из колодца вытягивала, и огромные деревья таскала, чтоб кузнечный горн раскалить, конские копыта на коленях держала, и чад паленого рога тебе щипал ноздри. Все это, Нетка, было совсем недавно. А сегодня ты ходишь из одной комнаты в другую, ешь и пьешь, чего душа пожелает, а кухарь-фламандец только и спрашивает: не угодно ли козлятины или курочку под молочным соусом? Ах, какая разница — быть женой кузнеца и в одночасье — стать служанкой самой королевы! А вторая прислужница заметила:

— Ну что, выздоровел королевич? Кожица больше не синеет? Дыханье не слабеет? Ах, какое счастье, какое великое счастье, и да восславлена будет та, кто по воле Божией сделала это, — пусть она всего-навсего простая баба.

А третья служанка сказала Нетке так:

— Не слишком-то заносись! Нечего на стенку пялиться, словно зверь какой! Не зли нас, ведь мы к себе жить приняли тебя. Не корчи из себя госпожу неприступную! Если ты все время реветь будешь, молоко испортится. Перегорит, горьким станет, и королевич, от которого хворь отступилась, снова занедужит. Злых духов на него накличешь, и страшилища снова станут ему горлышко сжимать.

В ответ на подобные высказывания кузнечиха только молчала. Молчала, глотая слезы, и, всем сердцем, всей душой, всеми помыслами, короче — всем своим существом стремясь к сыночку, противилась горькой разлуке. Невыразимая тоска сжимала ей грудь. Неодолимая скорбь терзала душу.

Ночью, когда на спящих нисходит покой, какая-то страшная птица спустилась на ее плечо, клюнула прямо в открытую рану и больно терзала Неткину душу, словно когти у нее были из металла, маховые крылья — из каменьев. И снилось кузнечихе, будто падает ее малыш, и она видела его падение, сначала медленное-медленное, а потом все убыстряющееся. Она видела этот страшный полет. Видела, как ее дитятко падает все ниже и ниже. Она хотела закричать, хотела подняться, но, сраженная, свалилась наземь, будто несчастный вороненок, которому беспощадный дьявольский коготь повредил крыло, и он тщетно пытается взлететь.

Охваченная неизбывной тоской и страстным стремлением воротиться домой, скребла она постель. Измученная горем, разметав волосы, забывалась тяжелым сном до самого рассвета.

Между тем королевичу Неткино молочко шло на пользу. Казалось, он окреп настолько, что уж ничто не может повредить его здоровью. Был весел, забавлялся, и его крик был полон жизненных сил.

Пршемысл, прослышав, что смерть отступилась от Вацлавовой колыбельки, велел позвать фламандца и молвил:

— Ты верный слуга, и Бог, который сотворил тебя таким грузным, если иметь в виду фигуру, наверное наделил недюжинной силой и твой дух. Так открой мне, где ты узнал о медвежьих лапах и о способе их приготовления, а к тому же и о сале белых баранов?

Кухарь грохнулся на пол, начал отвечать и рассказал все, что, где и от кого слышал.

Выслушав его, король, которого вид расплывшегося толстяка очень забавлял, произнес:

— Дух твой задавлен плотью. Сказанное мной прежде не соответствует истине. Ты глуп, но за совет, который принес удачу, я исполню то, чего ты просишь. Выкладывай свои желания, да поживее.

Услышав такие слова, фламандец склонился еще ниже и с радостью проговорил бы целый час. Поскольку король пребывал в прекрасном расположении духа, то, махнув рукой, он назначил кухаря слугой при палатах сокровищ. Так что теперь удачливый малый мог украсить свою шапку большим пером и распрощаться с кухней навсегда.

Спустя некоторое время, когда королевич стал уже крепким малышом, у тех, кто хозяйничал в детских комнатах, испросила Нетка соизволения отлучиться ненадолго и пошла, куда влекло ее сердце. Шла к странной земле вокруг Тынского костела, а там — прямо в кузню. Добравшись до изгороди своего дома, заслышала она мычание буренки, которая очевидно была не кормлена.

«Ах, — подумала кузнечиха, — мать у меня старая, а у Петра работы по горло».

Улыбаясь, она потрясла дверцу. Запор поддался. Перед домом на какой-то вязанке дремал пес, и был он такой тощий, что можно все ребра пересчитать. Пес поднялся, потянулся, заскулил от радости и, вы думаете — бросился встречать хозяйку? Ничего подобного — он улегся на другой бок и остался лежать как убитый. Нетка не могла не обратить на это внимания, и странное предчувствие сжало ей сердце. Осторожно пошла она вперед, пробежала темным чуланом, — по памяти толкнула дверь и, когда в дом проник свет, увидела своего супруга, склонившегося над кучей какого-то металла. Он рылся в этой куче. По левую руку от него валялись кузнечные меха, котелок и три-четыре ложки.

Услышав, как скрипнула дверь, кузнец поднялся. Наверное, он пытался улыбнуться, но лицо у него было такое чумазое и такое темное, что вместо улыбки получилась жалкая ухмылка. Только зубы на его черном лице сверкали, как у Сатаны.

— Что ты делаешь, Петр! И где наш сыночек? Где моя матушка?

Кузнец встретил жену с радостью. Сказал, что Гава работает где-то в поле, и показал Нетке мальчонку, который с открытым ртом спал в углу комнаты. Ах ты, Господи, голова у него была в мелких кудряшках, а когда он открыл глазенки, то они оказались темными и большими, как глаза у лесных зверушек. Но грудка была слабая. Некрасивые руки и ноги с отекшими суставами. При взгляде на сыночка Нетка не могла не вспомнить о королевиче, которому жилось куда как хорошо, отчего он стал сильным.