Любовь Воронкова - Герой Саламина

– Зачем ты здесь? – сразу начал Павсаний, грозно глядя на аргильца. – О чем ты молишь божество?

– Чтобы оно защитило меня от вероломных людей, – ответил аргилец.

– Вот как? – ядовито сказал Павсаний. – Не о себе ли ты говоришь? Как случилось, что ты не выполнил моего поручения? Разве сюда, в Спарту, послал я тебя со своим письмом?

– Не в Спарту. Ты послал меня к персидскому сатрапу Артабазу. Так же, как посылал к персам многих до меня. И я никогда не подводил тебя, когда ты посылал меня к персидскому царю. Я честно выполнял все твои поручения, передавал персам, что ты велел, и приносил от персов, что они тебе посылали. Но я прочел твое последнее письмо, где ты почтил меня смертью наравне с другими твоими слугами.

– Вот как?!

Павсаний помолчал, раздумывая.

– Ну хорошо, – сказал он миролюбиво, – я виноват перед тобой. Но если я признаю свою вину, то и ты не гневайся. Выйди из святилища. Не бойся, я тебе обещаю безопасность. Только ты поспеши с письмом к Артабазу, царь ждет от меня известий, не задерживай важных дел, которые должны свершиться!..

Эфоры слышали все. Они тихо вышли в заднюю дверь и молча удалились из ограды святилища. Сомнений больше не было. Придя в город, они тут же отдали приказ схватить Павсания, как только он вернется с Тенара.

Павсаний, озабоченный тем, что так и не смог уговорить аргильца выйти из-под зашиты божества, с тяжелой душой возвратился в город. Опасный свидетель не дался ему в руки. Что же будет теперь?

Мрачно задумавшись, Павсаний шел по улице. Недалеко от храма Афины Меднодомной он, подняв глаза, увидел двоих эфоров, которые стояли и смотрели, как он идет. Один из них, высокий, с клочковатой рыжей бородой, пристально уставился на Павсания, словно ястреб, готовый броситься на добычу. Другой эфор, маленький, с голубой сединой над розовым лицом, из-за спины рыжего делал Павсанию какие-то знаки, испуганно моргая ресницами, словно предупреждая. На улице появилась стража…

И Павсаний понял. Он быстро повернулся и бросился к храму Меднодомной. Стража ринулась за ним. Но Павсаний успел войти в священное здание, стоявшее на участке Меднодомной. Теперь он был в безопасности. Никто не посмеет тронуть его в стенах святилища, под защитой богини он неприкосновенен!

Около святилища Меднодомной быстро собралась толпа. Вооруженная стража беспомощно ходила около здания, ни их сила, ни оружие не могли им помочь взять молящего о защите. Толпа гневно шумела:

– Смерть изменнику!

– Смерть!

– Смерть!

Павсаний слышал эти возгласы. Он знал, что пощады не будет. Быстрые мысли бежали одна за другой: как спастись, как убежать?

Он услышал голоса эфоров. Так и они все здесь. Они ждут, что он выйдет из святилища. А он не выйдет. И взять они его отсюда не посмеют. А там боги решат, как спасти его. Здание закрытое, ни дождь, ни ночной холод не будут мучить его, а голод он может терпеть долго. Да и не придется долго терпеть, эфоры уйдут, а соблазнить стражу золотом – это он сумеет.

Но что там задумали эти злобные старики? Стражники снимают крышу, снимают двери…

Маленькое помещение в глубине святилища еще оставалось под крышей, и Павсаний вошел туда. Двери здесь не было, чтобы закрыться. Однако это ничем не грозило, его не могли тронуть в святилище.

Но странно, эфоры словно только этого и ждали. Их непонятно торжествующий возглас поразил Павсания. Он почувствовал – готовится что-то недоброе.

Готовилось страшное. Стражники откуда-то притащили кирпичей и принялись закладывать выход из святилища. Павсаний понял, какая смерть ему грозит. Он с отчаянием ждал, когда уйдут эфоры, надеясь уговорить стражу отпустить его.

Но эфоры не ушли. Не ушли и на ночь. Не ушли и на следующий день. Не ушли от замурованных дверей до того самого дня и часа, когда Павсаний умолк, больше не в силах кричать и умолять о пощаде…

– Он умирает!

– Да, он умирает.

– Надо вывести его. Иначе он своей смертью осквернит святыню.

Эфоры приказали разбить кирпичи и открыть выход. Они вывели Павсания, вернее, вытащили его из святилища. Павсаний, славный герой Платеи, мертвым упал к их ногам.

– Так наказывает Спарта изменников! – сказал рыжебородый эфор.

И, не прикоснувшись более к телу, чтобы не оскверниться, эфоры покинули священный участок.

Медленно, приглушенно шла жизнь в доме на гористой улице Мелиты. Архиппа, оставшись без мужа, приняла на свои плечи все тяготы семьи. Старшую дочь Мнесиптолему Фемистокл успел выдать замуж за небогатого, но хорошего человека. К дочери многие сватались, Архиппа с гордостью вспоминала об этом. Но Фемистокл говорил так:

– Я предпочитаю добропорядочного богатому, потому что лучше человек без денег, чем деньги без человека!

И он был прав, как всегда.

Первое время Архиппа страстно тосковала. Когда-то она жалела тех женщин, к которым мужья не вернулись с войны и им некого было ждать по вечерам. А теперь вот и для нее наступило такое время.

Трудно было ей с сыновьями. Они не могли простить афинянам такую неблагодарность к отцу.

– Дети мои, – говорила она, – остракизм – это не позор. Подлых и ничтожных людей не подвергают остракизму. То, что удалили вашего отца из Афин, доказывает только одно: что он был слишком одаренным государственным человеком, чего люди более мелкие терпеть не могут.

– Десять лет! – возмущался младший сын, которого так любил Фемистокл. – Я уже состарюсь, когда вернется отец!

– Никто из нас не состарится, – возражала Архиппа. – Как можно? Пусть отец увидит нас молодыми, сильными, чтобы он знал, что ему есть на кого опереться!

А потом, закрывшись у себя в гинекее, рыдала о тоски, от отчаяния.

– Десять лет! – шептала он. – Десять лет! Это же не десять дней! Как мне прожить эти десять лет без тебя, Фемистокл? Если бы у тебя был хоть какой-нибудь уголок на земле, где бы ты был в безопасности, я бы взяла всех наших детей и приехала бы к тебе. Но у тебя нет пристанища, Фемистокл, и мне остается только одно – ждать.

Но вот прошел один год, прошел другой. Архиппа уже перестала считать свои седые волосы, вся ее золотистая голова словно покрылась пеплом. День начинался с того, что она ждала весточки из Аргоса. И кончался тем, что, утешая себя и детей, Архиппа уверяла, что весточка непременно придет завтра.

И все-таки радость являлась всегда неожиданно. Раздавался знакомый стук в ворота, и быстрым шагом в дом входил Сикинн. Этот старый перс был теперь у них самым родным человеком. Архиппа начинала гонять слуг, чтобы как следует накормить Сикинна, чтобы устроить ему хороший отдых. Отдыха у этого перса не получалось; он должен был без умолку рассказывать о том, как живет Фемистокл, и что он велел сказать Архиппе, и что он велел сказать сыновьям. И он должен был внимательно выслушать, что велит передать Фемистоклу Архиппа, и что говорят дети, и что говорит его самый младший сынок!..