Юлия Андреева - Палач, сын палача

Наконец, поняв, что произошла чудовищная ошибка и девушка осталась в тюрьме, Клаус, поругавшись с отцом, отправился обратно в Виттенберг, где продолжал ходить вокруг да около тюрьмы, планируя штурм и спасение любимой.

Все было бесполезно, после недавнего налета стены тюрьмы сделались еще более неприступными, чем были до этого, а наученная горьким опытом охрана из кожи вон лезла, желая загладить прошлую вину.

В отчаянии юноша бросился обратно в Вюрцбург, чтобы упасть в ноги к фон Шпее, но тот тоже ничем не мог помочь, единственно пообещав, что будет молиться о душе несчастной.

Клаус вновь вернулся в Виттенберг и попал прямехонько на казнь Клер. Несчастный и не имеющий ни сил, ни средств, для того чтобы чем-то помочь девушке, Клаус Миллер купил у цветочницы крошечный букетик фиалок и, закрепив его на плече, встал напротив столба, к которому палач как раз в этот момент привязывал Клер.

В толпе говорили, что девушка примирилась с церковью и получила последнее утешение. Полными слез глазами Клаус наблюдал за казнью, стараясь стоять таким образом, чтобы Клер видела его и знала, что она не одна. На какое-то мгновение их глаза встретились, и сердце Клауса затрепетало от вдруг поразившей его жалости и любви. Он не знал, узнала ли его Клер, помнила ли она лицо пару раз приходящего к ней в камеру мальчика? Помнила ли букетики фиалок, которые он приносил ей?

Сам Клаус почти не помнил лица юной пленницы, черты расплывались, преображаясь в невиданную и прекрасную картину любви, которую он сам себе рисовал мысленным взором.

В его мечтах Клер была то прекрасной принцессой, которую он, верный и преданный рыцарь, вызволял из башни, где она была заточена жестоким тираном. Клаус ясно видел, как блестит в свете луны его кираса и развивается орденский плащ. Он видел Клер в блестящем белом платье и серебряной накидке. Как он несет ее на руках и она целует его.

Дальше фантазии Клауса почему-то не распространялись. Он только видел, как спасал Клер то от бандитов, напавших на ее карету, то от морских разбойников, бравших на абордаж корабль. Он был герцогом, который приказывал немедленно освободить девушку из тюрьмы, и священником, который, прокравшись в тюрьму, подсыпал сонного зелья тюремщикам и страже и спасал Клер.

Когда костер отпылал, букетик на плече Клауса сделался совершенно черным, а его бархатный камзол, плащ и волосы насквозь пропахли гарью и запахом сгоревшей человеческой плоти. Приметив юношу и понимая, что в таком состоянии он не должен оставаться один, жена местного палача пригласила его в дом, где Клаус смог умыться и немного собраться с мыслями.

Когда спустя час домой явился сам палач, Клаус попросил его продать что-нибудь из вещей казненной, так как, согласно закону, все вещи Клер должны были перейти в личную собственность казнившего ее палача. Тот покопался в сундуке, вытащив оттуда ладанку, в которой ничего не было. Должно быть, хранившаяся там святыня потерялась во время взятия Клер или была похищена кем-нибудь из следователей, считавших, что в амулете ведьмы сокрыта магическая сила.

Не было никакой гарантии того, что эта вещь когда-либо принадлежала Клер, но Клаус горячо поблагодарил за оказанную ему милость, низко поклонившись палачу и его жене.

Рассматривая ладанку, Клаус попросил палача продать ему немного пепла оставшегося от сожженной.

Этот пепел затем был положен в ладанку, которую Клаус носил у сердца всю свою жизнь.

Повесив талисман на шею, Клаус высыпал из кошелька все свои деньги, желая отблагодарить палача за помощь, но тот взял лишь положенное ему, покормив юношу и пожелав ему скорее возвращаться к родителям.

Но вместо того, чтобы вернуться к отцу в Ортенау, Клаус прямехонько направился в деревеньку под Оффенбургом, где нашла себе приют семья Филиппа Баура.

Едва увидев грузную фигуру бывшего второго палача Оффенбурга, Клаус сразу же направился к нему и без лишних проволочек попросил бывшего палача помочь ему в одном важном деле. Дело было секретным, поэтому, отдав распоряжение служанкам собрать на стол, Филипп пригласил Клауса в свою комнату, где юный Миллер попросил Филиппа нанести ему какое-нибудь увечье, после которого он не смог бы сделаться палачом, продолжая семейную традицию. После смерти Клер сама мысль находиться близ тюрем и судов, а тем более пытать кого-либо казалась ему кощунственной.

Выслушав юношу, Филипп долго не мог придти в себя. Да, он мог искалечить Клауса. Мог сделать так, что его рука отсохла бы или ноги перестали ходить. Но он слишком боялся Петера Миллера, человека не раз приходившего ему на помощь, Миллера, которому бы не понравилось, если бы Филипп сделал что-нибудь против жизни или здоровья его единственного сына.

Поэтому Филипп отказался, пригласив Клауса пожить у него какое-то время, что тот, в конце концов, и сделал.

Отдых дал свои результаты, и постепенно Клаус немного успокоился, отходя душой рядом с озорными внуками старого палача и его уже начавшей приходить в себя дочерью.

Пряча свою остриженную головку от любопытных глаз, Эльза носила чепец с кружевами, который она надвигала на самые брови. Пока с лица не сошли синяки, она не выходила из дома, ссылаясь на нездоровье.

В их доме прислуживали две девушки, которые делали всю работу по хозяйству и помогали Эльзе с детьми. Поначалу Клаус удивился, как это Филипп Баур пригласил в дом прислугу, которая может выболтать, что у хозяйки нет волос и все тело в синяках и ожогах, но потом, приглядевшись, понял, что эти женщины тоже не отличались особо длинными волосами и наличием всех пальцев. Опасности не было, так как этих женщин в услужение к Бауру предоставил орден Справедливости и Милосердия. А значит им самим было что скрывать, и они не стали бы доносить на дающую им кров и хлеб Эльзу.

Пожив у Баура с месяц и послушав постоянные разговоры о деяниях ордена и лично отряда Филиппа, Клаус согласился, наконец, написать отцу и пойти служить в орден под началом Баура, мстя за погибшую девушку.

После замечательно проведенной операции с арестом кардинала Олеариуса Мартесона Бауру и его ребятам было поручено сделать то же самое с большими любителями водной пробы Эдвардом Иленшфельдтом и Карлом Альбертом Кольреном, уже много лет промышляющими в Ортенау. В то время как Миллер решил заняться непосредственно их покровителем графом Альбертом Годельшаль, приходящимся двоюродным племянником сюзерена Ортенау.