Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

— Слушаем, слушаем.

— Отвезти письмо взялся я и когда приехал, застал гетмана пьяным. Принял он меня прескверно, даже булавой грозил, когда прочел письмо, а я, смиренно поручив свою душу Богу, думал так: "Тронь только, я тебе башку кулаком размозжу". А что мне было делать, дорогие мои, а?

— Весьма неглупая мысль! — с некоторым чувством умиления воскликнул Заглоба.

— Но его удерживали полковники и близко ко мне не подпускали, — продолжал пан Лонгинус, — в особенности один, молодой, такой смелый, что хватал его за руку и отталкивал. Смотрю я, кто это меня защищает, и дивлюсь его смелости… Оказывается, Богун.

— Богун? — вскрикнули разом Володыевский и Заглоба.

— Он самый. Я узнал его, потому что видел в Розлогах, да и он меня тоже. Слышу, говорит Хмельницкому: "Это мой знакомый". А Хмельницкий с быстротою, как это обычно бывает у пьяных, отвечает. "Коли он твой знакомый, сынок, дай ему пятьдесят талеров, а я дам ответ". И дал мне ответ, а насчет денег я сказал, чтоб он их для своих гайдуков приберег, так как княжескому офицеру не след пользоваться подачками. Меня довольно вежливо проводили из палатки, но едва я вышел, как ко мне подходит Богун: "Мы, говорит, виделись в Розлогах". — "Так точно, говорю, только тогда я не ведал, голубчик, что найду вас в этом лагере". А он на это: "Не своя воля, несчастье загнало". В разговоре я напомнил ему, как мы его под Ярмолинцами побили. "Я не знал, с кем имею дело, говорит он, кроме того, был ранен в руку, а люди мои думали, что их бьет сам князь Еремия". И мы ничего не знали (это я говорю), иначе, прознай пан Скшетуский, что это вы, одному бы из вас не жить на белом свете.

— Так бы и было непременно. А он что на это? — спросил Володыевский.

— Он сразу переменил разговор. Рассказал мне, как Кривонос послал его с письмами к Хмельницкому под Львов, чтоб дать ему небольшой отдых, как Хмельницкий не хотел отсылать его назад, назначая его для другого, более важного дела. Наконец, спрашивает: "Где пан Скшетуский?", а когда я сказал ему, что в Замостье, он прибавил: "Может быть, встретимся" — и простился со мной.

— Я полагаю, что вслед за этим Хмельницкий отправил его с письмами в Варшаву, — сказал Заглоба.

— Так оно и есть, только подождите. Я возвратился в крепость и дал отчет пану Вейгеру о моем поручении. Была уже поздняя ночь. На другой день снова штурм, еще более ожесточенный, чем первый. Я не имел времени увидеться с паном Скшетуским и только на третий день говорю ему, что видел Богуна и говорил с ним. А тут было много офицеров и пан Реговский в том числе. Тот услыхал и сказал с насмешкой: "Я знаю, что тут дело идет о женщине; если вы такой рыцарь, как говорят о вас, Богун в ваших руках: вызовите его и будьте уверены, что этот забияка не откажется, а мы со стены полюбуемся на интересное зрелище. Впрочем, о вас, вишневецких, говорят больше, чем вы того заслуживаете". Тут пан Скшетуский так посмотрел на Реговского, что тот сразу прикусил язык. "Вы думаете так? Хорошо! Я только не знаю, решитесь ли вы, сомневающийся в нашей храбрости, пойти в казацкий лагерь и вызвать от моего имени Богуна". А Реговский говорит: " Отчего бы не пойти, но я вам не брат, не сват, поэтому и не пойду". Тут все подняли Реговского на смех; тот обиделся не на шутку и на другой день действительно пошел в казацкий лагерь, но уже не застал там Богуна. Сначала мы не верили этому, но теперь, после вашего рассказа, я вижу, что Реговский сказал правду. Хмельницкий, должно быть, действительно послал Богуна, а вы его убили.

— Так оно и было, — сказал Володыевский.

— Скажите нам, — спросил Заглоба, — где мы найдем теперь Скшетуского? Нам необходимо отыскать его, чтобы вместе отправиться на поиски княжны.

— В Замостье найдете; его там все знают. Он вместе с Реговским казацкого полковника Калину наголову разбил. А потом Скшетуский уже без Реговского уничтожал татарские чамбулы. А теперь вышел на охоту за бандами.

— А Хмельницкий что, молчит?

— Хмельницкий за них не заступается; он говорит, что они грабят вопреки его приказаниям. Иначе кто бы поверил его покорности королю?

— Какая мерзость это пиво! — сказал Заглоба.

— За Люблином вы поедете краем совершенно опустошенным, — продолжал далее литвин. — Казацкие отряды заходили даже дальше Люблина, татары брали там пленных, и сколько полонили около Замостья и Грубешова, это только Богу одному известно. Несколько тысяч отбитых пленников Скшетуский уже отправил в крепость. Он там трудится изо всех сил, забывая о себе.

Пан Лонгинус вздохнул и поник головою.

— Я думаю, что Бог непременно пошлет утешение Скшетускому и возвратит ему потерянное счастье, потому что велики заслуги этого рыцаря. В эти времена порока и себялюбия, когда каждый думает только о себе, он всем жертвует для отечества. Милые вы мои, ведь он давно бы мог получить отпуск у князя, мог бы ехать на розыски княжны, а вместо этого ни на минуту не бросил свою службу и, нося в сердце муку, не знает ни минуты отдыха.

— Римлянин по натуре, что и говорить! — вздохнул Заглоба.

— Пример нам брать с него нужно.

— В особенности вам, пан Подбипента. Вы на войне ищете не славы отечеству, а три какие-то глупые головы.

— Бог услышит мои молитвы! — воскликнул пан Лонгинус и поднял очи к небу.

— Скшетуского Бог уже вознаградил смертью Богуна, — сказал Заглоба, — и тем, что послал минуту покоя республике. Теперь для него настало время подумать о себе.

— Вы поедете с ним? — спросил литвин.

— А вы нет?

— Я бы хотел всею душою, если бы не эти письма. Одно от старосты валецкого к королю, другое к князю, а третье от пана Скшетуского тоже к князю с просьбой об отпуске.

— Мы везем ему разрешение на отпуск.

— Да, но все-таки как же мне быть с письмами?

— Вы должны ехать в Краков, иначе и быть не может. Но я откровенно скажу вам: ваши руки очень пригодились бы нам в нашем предприятии, ведь ни на что другое вы и не годитесь. Там нужно держать ухо востро, и прежде всего переодеться в казацкие свитки, прикидываться мужиками, а вы так бросаетесь в глаза своим ростом, что каждый спросит: это что за жердь, откуда взялся такой казак? Нет, нет! Поезжайте-ка вы в Краков, а мы как-нибудь и без вас управимся.

— И я так же думаю, — сказал Володыевский.

— Стало быть, я поеду, — ответил пан Подбипента. — Да благословит вас милосердный Бог и да поможет Он вам. А вы знаете, где ее прячут?

— Богун не хотел говорить. Мы знаем только то, что мне удалось подслушать во время моего плена, но и этого совершенно достаточно.

— Как же вы ее найдете?

— А голова моя на что? И не такие загадки разгадывать приходилось. Теперь все дело в том, как бы поскорей добраться до Скшетуского.

— Спросите о нем в Замостье. Пан Вейгер должен знать; они связь поддерживают. Ну, да благословит вас Бог!