Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

Жендзян самодовольно расхохотался и посмотрел на окружающих, точно ожидая, что и они последуют его примеру, но каково же было его изумление, когда ответом ему было лишь молчание.

Только по прошествии некоторого времени Заглоба пробормотал: "Все это вздор!", но Володыевский сидел тихо, а пан Лонгинус крутил головой, чмокал языком и, наконец, сказал:

— Ты, миленький, поступил нехорошо, а точнее говоря, дурно.

— Как же так? — изумился Жендзян. — Значит, мне было бы лучше его больного прирезать?

— И так было бы нехорошо, и так нехорошо, хотя я не знаю, что лучше: быть убийцей или иудою.

— Что вы мне говорите? Разве Иуда выдал какого-нибудь бунтовщика? Ведь это враг и короля, и всей республики!

— Так-то оно так, но все-таки это нехорошо. А как ты говоришь этот комендант назывался?

— Пан Реговский. Говорили, что его зовут Якуб.

— Он самый! — прошептал литвин. — Родственник пана Лаща и враг пана Скшетуского.

Никто не услышал его слов, потому что Заглоба возвысил голос:

— Господа! Тут нечего медлить! Бог через этого мальчика устроил дело так, что теперь ее разыскать проще простого. Хвала Всевышнему! Завтра мы должны ехать. Князь выехал, но мы и без его дозволения пустимся в дорогу, потому что время не ждет! Поедет пан Володыевский, я и Жендзян, а вы, пан Подбипента, лучше останьтесь, потому что нас могут выдать ваш рост и простодушие.

— Нет, милый, я тоже поеду.

— Вы должны остаться для ее же безопасности. Кто вас видел хоть один раз в жизни, тот никогда не забудет. Правда, у нас есть пернач, но вам и с перначем не поверили бы. Вы душили Пулуяна на глазах всего кривоносова сброда, а если б такая жердь была среди казаков, ее бы знали. Нет, вам нельзя ехать с нами. Там вы трех голов не найдете, а одна ваша немного поможет. Вы можете сгубить все дело, а потому лучше сидите на месте.

— Жаль, — сказал литвин.

— Жаль не жаль, а придется остаться. Когда мы соберемся снимать гнезда с деревьев, тогда и вас возьмем, а теперь нет.

— Слушать гадко!

— Дайте я расцелую вас, потому что у меня на сердце весело, но все-таки останьтесь. Да, вот еще что. Дело это огромной важности: чтобы секрет наш не перешел к солдатам, а от них к холопам. Никому ни слова.

— И даже князю?

— Князя здесь нет.

— А пану Скшетускому, если он вернется?

— Ему тем более, потому что он тотчас же поскакал бы за нами; придет время, порадуется еще, а сохрани Бог, случись новое несчастье, совсем помешаться может. Рыцарское слово, господа, что все останется в тайне.

— Слово! — сказал пан Подбипента.

— Слово, слово!

— А теперь возблагодарим Бога.

И Заглоба первый опустился на колени. Остальные последовали его примеру.

Князь, действительно, несколько дней тому назад выехал в Замостье для сбора войск и не рассчитывал вернуться назад скоро. Володыевский, Заглоба и Жендзян выехали, не сказав никому ни слова. Остался лишь один человек, знающий все обстоятельства дела, — пан Лонгинус, но и тот молчал как рыба.

Вершул и другие офицеры, знающие о смерти княжны, и не предполагали, что отъезд маленького рыцаря и Заглобы находится в какой-то связи с невестой несчастного Скшетуского, и думали, что причиной выезда двух друзей был скорее сам Скшетуский, тем более, что с ними отправился и паж его, Жендзян. А наши друзья направились прямо в Хлебановку и там занялись приготовлениями к походу.

Заглоба прежде всего на деньги, занятые у пана Лонгинуса, купил пять рослых подольских коней, способных вынести дальнюю дорогу, такой конь мог целый день гнаться за татарами, а скоростью они превосходили даже турецких, отличаясь от них большей выносливостью. Вот таких-то скакунов и приобрел пан Заглоба; кроме того, для себя и товарищей, а также и для княжны он купил нарядные казацкие свитки; Жендзян занялся вьюками. Когда все было готово, маленький отряд двинулся в дальнюю дорогу, поручив себя Богу и святому Николаю, покровителю девственниц.

По одежде всю троицу легко можно было счесть за казацких атаманов, и, действительно, их часто останавливали польские отряды, но с теми пану Заглобе легко было столковаться. Долгое время пришлось ехать спокойным краем; повсюду были расположены полки военачальника Лянцкоронского, который медленно приближался к Бару, чтобы не терять из вида собирающихся там казаков. Уже всем было известно, что мирные переговоры ни к чему не привели, что война не за горами, только главные силы еще не выступали в поле. Переяславское перемирие кончилось на Троицу; партизанская война почти нигде не прекращалась, а теперь еще более усилилась, и с обеих сторон ждали только сигнала. А тем временем весна украсила степь. Взрытая копытами земля покрылась цветами и травами, проросшими сквозь тела павших воинов. Над полями битв весело щебетали и тонули в лазури небес жаворонки, на пригорках устраивались стаи разнообразных птиц, вода золотилась рябью под дуновением легкого ветерка, а по ночам лягушки весело перекликались между собою.

Казалось, сама природа хочет залечить раны, успокоить горе, укрыть могилы под цветами. Ясно было на небе и на земле, свежо, радостно, вся степь блестела, как парча или как княжеский пояс, на котором искусная рука вышила чудные узоры.

Степь переполнена птицами, и ходит по ней буйный ветер, который сушит воды и придает смуглый цвет лицу человека.

Тогда радуется каждое сердце, и наполняет его надежда и упование без границ; так же радовались и надеялись и наши рыцари. Пан Володыевский безумолку распевал песни, пан Заглоба потягивался и подставлял спину теплым лучам солнца, а однажды, когда его хорошенько припекло, сказал маленькому рыцарю:

— Хорошо теперь… Сказать правду, после меда и венгерского для старых костей нет ничего лучше, как солнышко.

— Для всех оно хорошо. Посмотрите, скотина и та радуется.

— Счастье наше, что в такую пору мы едем за княжной, а зимою, да еще при морозах, трудно было бы бежать с нею.

— Только бы вырвать нам ее, а там черт меня возьми, если я позволю отбить ее у себя.

— Я вам скажу, пан Михал, что у меня было только одно опасение, чтобы сюда не нахлынули татары, потому что с казаками-то мы как-нибудь управимся. Заметили, холопы нас принимают за старшин, а запорожцы уважают пернач, да и Богуново имя будет служить нам неплохой защитой. Татар я отлично знаю, долго пришлось мне прожить с ними. Я мог бы добиться многого, только мне не хотелось переходить в их басурманскую веру. Ну, я и бросил все, да еще чуть не умер мученической смертью за то, что хотел их муллу обратить в нашу веру.

— А вы когда-то говорили, что это было в Галате.

— В Галате было одно, а в Крыму другое. Если вы думаете, что в Галате свет кончается, то жестоко ошибаетесь. Сынов Аллаха больше на этом свете, чем христиан.