Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

— Пан Пелка? — спросил, сдерживая дыхание, Скшетуский.

— Так точно. Славный был воин, недавно его убили… Упокой Господь его душу! Не знаю, кто лучше его мог незаметно подкрасться к неприятелю, разве только пан Володыевский. Так вот, пришел пан Пелка, разбил отряд Донца, а самого полковника взял в плен. Две недели тому назад его посадили на кол, и поделом! Но и с паном Пелкой хлопот было тоже немало, очень он уж охоч до женщин… упокой душу его, Господи! Я уже боялся, как бы панна, уйдя от врагов, не увидала худого от своих… Тогда я сказал, что она родственница нашего князя. А он, надо вам сказать, очень уважал князя, тотчас переменил обращение с княжной и отправил нас к королю в Замостье. А там ксендз Цецишовский, святой, доложу я вам, человек, взял нас под покровительство и отдал панну пани каштелянше Витовской.

Скшетуский глубоко вздохнул, потом бросился на шею Жендзяну.

— Ты будешь моим другом, братом, но не слугою, — сказал он, — но теперь едем. Когда пани каштелянша должна была быть здесь?

— Через неделю после меня; уже прошло десять дней, а вы лежали без памяти восемь.

— Едем! Едем! — повторил Скшетуский. — Кажется, радость задушит меня.

Но не успел он договорить, как на дворе послышался топот, и перед окнами замелькали фигуры всадников. Сперва Скшетуский увидел старого ксендза Цецишовского, а рядом с ним похудевших донельзя Заглобу, Володыевского, Кушеля и других своих знакомых. Через минуту толпа рыцарей с ксендзом во главе вошла в комнату.

— Мир заключен под Збаражем, осада снята! — прокричал ксендз.

Скшетуский по очереди переходил из одних дружеских объятий в другие.

— Нам сказали, что вы живы, — кричал Заглоба, — но для нас еще больше радости, что мы видим вас здоровым! Мы намеренно сюда за вами приехали… Ян! Вы не знаете, какою славою покрылось ваше имя, какая награда ждет вас!

— Король наградил, но Царь царей его превзошел, — сказал ксендз.

— Я все знаю уже, — ответил Скшетуский. — Да наградит вас Бог! Жендзян мне все рассказал.

— И радость не убила вас? Тем лучше! Vivat Скшетуский, vivat княжна! — закричал Заглоба. — А что! Мы и не заикнулись о ней, потому что не знали, жива ли она. Но мальчик ловко увез ее. О, vulpes astuta! [101] Хитрая лиса (лат.). Князь ждет вас обоих. Мы ведь под самый Егорлык ездили за ней. Я убил урода, который стерег ее. Теперь у меня будут внуки, господа! И много! Жендзян, рассказывай, трудно тебе пришлось? Представь себе: мы удержали вдвоем с паном Михалом огромную орду. Я первый бросился на целый чамбул! Они было и так, и сяк, — ничего не помогло! Пан Михал тоже храбро дрался… Где же дочка моя милая? Дайте мне мою дочку!

— Ну, дай тебе Бог всякого счастья, Ян! — повторял маленький рыцарь, снова и снова обнимая Скшетуского.

— Да воздаст вам Бог за все, что вы для меня сделали. Слов мне не хватает. Жизнью, кровью — и то я не могу расплатиться с вами! — ответил Скшетуский.

— Хорошо, хорошо, не в том дело, — кричал Заглоба. — Мир заключен, плохой мир, господа, но и за то слава Богу, что мы выбрались из этого проклятого Збаража. Итак, мир. Это наша заслуга и моя, потому что, останься в живых Бурлай, переговоры ни к чему бы не привели. Теперь на свадьбу поедем. Ну, Ян, держитесь теперь! Вы и представить себе не можете, какой свадебный подарок приготовил для вас князь! Я, может, и расскажу вам как-нибудь после, а теперь… где же моя дочка, черт возьми! Подайте мне мою дочку! Теперь ее Богун уже не похитит, пусть сам сначала вывернется. Где моя дочка?

— Я собирался было седлать коня, чтобы ехать навстречу пани каштелянше, — сказал Скшетуский. — Едемте, едемте, иначе я сойду с ума.

— Едемте, господа! Вместе с ним! Время не ждет!

— Пани каштелянша должна быть уже недалеко, — сказал ксендз.

Скшетуский был уже за дверями и вскочил на коня так легко, как будто давно уже выздоровел. Жендзян не отходил от него ни на шаг; ему не хотелось оставаться наедине с ксендзом. Пан Михал и Заглоба присоединились к ним.

— Вперед! — закричал Заглоба, пришпоривая коня.

И они галопом проскакали несколько миль. Вдруг на повороте дороги показалось несколько телег и колясок, окруженных гайдуками; несколько всадников, завидев вооруженных людей, поспешили навстречу с вопросом, кто они таковы.

— Свои, из королевского войска! — крикнул пан Заглоба. — А вы?

— Пани каштелянша сандомирская!

Страшное волнение овладело Скшетуским. Не отдавая себе отчета, он соскочил с коня и, пошатываясь, встал на краю дороги. Пан Михал тоже спешился и подхватил под руку ослабевшего рыцаря.

Поезд поравнялся с рыцарями. С пани Витовской ехали несколько дам, которые с удивлением смотрели на рыцарей, не понимая, в чем дело.

Наконец, показалась коляска, более роскошная, чем остальные. В приоткрытом окне ее показалось строгое лицо пожилой женщины, а рядом с ней прелестное личико княжны Курцевич.

— Дочка! — заорал Заглоба, бросаясь к экипажу. — Дочка! Скшетуский с нами!.. Дочка!

Кушель и Володыевский подвели к коляске совершенно ослабевшего Скшетуского. Силы оставили его, и он упал на колени у подножки коляски, но рука княжны поддержала склонившуюся голову рыцаря.

Заглоба, видя недоумение каштелянши, поспешил с объяснениями:

— То Скшетуский, збаражский герой. Это он прошел через неприятельский лагерь, он спас войска, князя, всю республику! Да благословит их Бог на многие лета!

— Vivant! Vivant! Да здравствуют! — закричала шляхта.

— Да здравствуют! — повторили княжеские драгуны.

— В Тарнополь! К князю! На свадьбу! — гремел Заглоба. — Ну, дочка, конец вашим бедам… а Богуну — палач и топор!

Скшетуского усадили в карете рядом с княжной, и поезд тронулся в путь. День был чудный, дубравы и поля были залиты веселым солнечным светом. Повсюду носились легкие серебряные нити паутины, предвещая теплую осень. Все было радостно и спокойно вокруг.

— Пан Михал! — сказал Заглоба, коснувшись своим стременем стремени Володыевского. — Что-то снова схватило меня за горло и держит, как тогда, когда пан Подбипента — упокой его душу, Господь! — выходил из Збаража, но когда я подумаю, что эти двое встретились-таки, то на душе становится так легко, как будто бы только что выпил кварту хорошего, старого меду. Если и вам не суждены узы Гименея, то под старость мы будем вместе нянчить их детей. У каждого свое назначение, свой путь, пан Михал, а мы, кажется, созданы больше для войны, чем для семейной жизни.

Маленький рыцарь ничего не ответил, только неопределенно повел усами.

Путь лежал на Топоров, оттуда на Тарнополь, где все должны были соединиться с князем и его хоругвями и ехать вместе в Львов на свадьбу. По пути Заглоба рассказывал пани каштелянше, что произошло за последнее время, как король после кровопролитной битвы под Збаражем заключил с ханом мир, не особенно благоприятный, но, по крайней мере, обещающий республике покой на некоторое время. По условиям мира, Хмельницкий по-прежнему оставался гетманом и получал право из неисчислимой толпы черни выбрать сорок тысяч реестровых казаков и за это присягнул на верность королю и правительству.