Алексей Хлуденёв - Олег Рязанский

— Ты, Салахмир, — назвал его прежним татарским именем, — возвращайся со своим посольством в Рязань.

Иван Мирославич поспешно приложил руку ко лбу и к груди и поклонился, мысленно благодаря Бога за то, что, кажется, все обошлось благополучно. Но тут Тохтамыш остро взглянул на Родослава.

— А коназича оставь… (Иван Мирославич остолбенел: вот оно — ханское вероломство!). Да, оставь коназича при мне. Твой коназ Олег, как верно говорит суздальский Василий, — лукавый, хитрый коназ. Он хочет перехитрить меня, но у него не получится. Чтобы он не сотворил мне каких-нибудь козней, чтобы не надумал встать под рукуДмитрею Московскому, оставлю его сына при себе. Так-то!

Иван Мирославич взмолился:

— Государь всемилостивый и всемогущий! Поверь мне: мой господин Ольг Иванович не держит против тебя камня за пазухой! Он превыше всего ставит законность, а ты — законнейший царь, ибо в крови твоей кровь самого Чингисхана… Как я вернусь без Родослава домой? Возможно ль? Я за него головой отвечаю…

— Ты боишься за судьбу коназича, пока он со мной? — с легким упреком сказал Тохтамыш. — Ай-яй-яй!..

Иван Мирославич растерянно оглянулся на Родослава: тот, по-отцовски выпятив губу, держал сжатый кулак на луке седла.

Подал голос Керим:

— Отец, отпусти коназича Родослава…

С удивлением посмотрел Тохтамыш на сына.

— Разве тебе будет хуже, если коназич останется при моем дворе? Ты сам говорил — подружился с ним. Я наблюдал за ним на конских скачках и на воинских состязаниях — он крепкой выучки, и ты, Керим, сможешь у него кое-чему поучиться. Да и твоему другу небесполезно будет пребывание при мне…

— Это так, отец. Но если можно, не делай из него пленника.

— Успокойся, сын. Он останется при мне как почетный заложник. Будет мне служить так же, как служат мои мурзы. И никто его не обидит — об этом позабочусь я сам.

Сказав так, Тохтамыш подумал: "Теперь у меня в руках сыновья не только суздальского коназа, но и рязанского. Осталось заполучить сыновей Дмитрия Московского и Михаила Тверского. Тогда все главные русские коназы станут у меня как шелковые. Станут куда более послушливыми Сараю, чем привыкли за годы смут в Орде… Будут вовремя и сполна платить дань…"

Иван Мирославич попытался было подступиться к хану с новыми доводами и уговорами отпустить Родослава — тщетно. Нукеры оттеснили рязанского посла с присущей им бесцеремонностью. Посоветовали ему не обременять хана своими бесполезными просьбами. Весело пересмеивались.

Так и пришлось Ивану Мирославичу возвращаться в Переяславль без Родослава — на душе было скверно.

Слуга накинул на плечи Дмитрия Ивановича легкий алый плащ — пора во двор, к ожидавшей его дружине… Князь был не в духе: войско Тохтамыша, как донесла разведка, уже переправилось через Оку и двигалось на Москву. Дмитрию Ивановичу так и не удалось собрать под свою руку русских князей. Приходилось покидать Москву. На скорях ехать в Кострому, чтобы там собраться с силами и прогнать татар.

— Господин мой! — вдруг взвенел голос княгини Евдокии (рядом с ней малые дети с мамками и няньками). — Возьми нас… Увези из Москвы! На кого ты нас оставляешь?

Дмитрий Иванович гневно сверкнул глазами: как смела княгиня говорить ему такое под руку? Ведь знала о решении боярского совета оставить семьи князя и бояр в Москве. Это было верное решение. Оно позволяло избежать паники горожан. Если бы горожане увидели, что семьи князя и знатных лиц покидают Москву, город опустел бы в один день. А без горожан не оборонить крепость малыми силами.

Гнев, однако, длился недолго — князь прекрасно понимал состояние жены, её страхи, её опасения и за детей, и за себя.

— С тобой останутся бояре, митрополит! — все же не сдержал досады князь. — Весь народ останется!

Обескураженная вспышкой гнева, которую увидела в глазах мужа и которую тот подавил усилием воли, Евдокия смятенно оглянулась на чад. С ними она чувствовала себя сильнее, увереннее. Снова попыталась убедить князя:

— Не я одна в страхе и трепете… И чада наши боятся!

Дмитрий Иванович взглянул на детей, увидел сморщенное личико одного из сыновей — маленького Андрюши, готового вот-вот заплакать. И окончательно смягчился:

— Не бойся, свет мой… Кремль не по зубам Тохтамышу. Литовин Ольгерд трижды ходил на Москву: не взял. Не возьмут и татары. А я скоро вернусь сразу же, как только соберу в Костроме крепкую рать.

Последние слова он говорил уже ласково и ободряюще: убеждал княгиню, что никому не дано взять Москву с её полуторасаженными каменными стенами. Взял её за плечи, трижды поцеловал и вышел на крыльцо. Поклонясь народу и приняв благословение священника (митрополит Киприан в тот час ещё только подъезжал к Москве, возвращаясь из Новгорода, где пребывал по пастырским делам), грузно сошел по ступенькам. Широкие плечи его и голова были слегка опущены — снова и с горечью подумал о разобщенности русских князей, виня в этом прежде всего себя.

Не рано ли он, победитель Мамая, отверг притязания Тохтамыша на полноценную дань с Московской земли? Видно, недооценил силы нового хана. Некоторое время Дмитрию Ивановичу и его думцам казалось: Тохтамыш, как и его многие предшественники, долго не продержится на троне, падет жертвой нового военного заговора. Нет, не пал. Крепко держал в руках поводья. С другой стороны, не переоценил ли Дмитрий свои силы? Не передоверился ли некоторым русским князьям, тому же Олегу Рязанскому? Теперь-то стало ясно: передоверился… Порой, думая об Олеге, он досадовал на свою оплошность и свое излишнее доверие к нему. В то же время этот увертливый соседний князь давал ему урок — урок гибкого поведения… Он, Олег, блюдя свои интересы, умел вслушиваться, вчувствоваться во всеобщее настроение, которое на сей раз, теперь это уже очевидно, было примиренческим по отношению к новому ордынскому воителю. Дмитрий Иванович излишне понадеялся на свой авторитет; он почему-то решил, что теперь-то, после победы над Мамаем, русские князья дружно встанут рядом с ним плечом к плечу. Нет, не встали. Видно, не настал ещё час русского освобождения…

Сойдя с крыльца, князь круто обернулся. Княгиня смотрела на него с прежней мольбой в глазах — возьми, возьми с собой её и чад! Чуть покачнулась к нему, как птица перед взлетом. В этот миг ему стало страшно за них: а вдруг ордынцы сумеют взять кремль? Что тогда станет с его семьей?..

Вздел ногу в стремя и сильным движением тяжелого тела вскочил в седло, как бы стряхивая с себя опасения и страхи за семью. Нет, нет и нет. Не ворвутся татары в кремль: он неприступен. Московиты продержатся какое-то время, а он, собрав в Костроме достаточное войско, вернется и вынудит ворога уйти восвояси.