Оливия Кулидж - Галльская война Цезаря

Тогда погибли многие, в том числе Луций Котта, геройски сражавшийся до конца. Очень немногие уцелевшие вырвались из долины и, неся с собой легионного орла, направились обратно к своему лагерю на глазах у шумной толпы обезумевших от крови галлов, которые гнались за ними, но больше подгоняли солдат криками, чем преследовали. Знаменосец оказался прижатым к крепостной стене. Он перебросил орла в лагерь, а сам погиб во рву. Несколько сот солдат защищали укрепления до ночи. Потом, видя, что утром их ждет конец, они начали убивать друг друга и таким образом погибли все до единого. Еще нескольким легионерам удалось выбраться из долины и попасть в лагерь Тита Лабиена. Там они обнаружили, что все спокойно и никто ничего не знает о случившемся. Общего восстания, которым Амбиорикс пугал Сабина, на самом деле не было.

Сам я был в то время вместе с Квинтом Цицероном примерно за пятьдесят миль от Сабина, в землях нервиев и других зависевших от них племен. Теперь я был уже опытным офицером. Зима в военном лагере – скучная пора даже в самое лучшее время, но эта зима обещала стать более утомительной, чем обычно. Я был у Цицерона своего рода любимцем из-за своих литературных опытов. Эти общие интересы должны были бы скрасить наши скучные дни, но я уже начинал немного тяготиться его обществом. Он, хотя и умел командовать, неуверенно чувствовал себя в должности начальника и потому имел склонность слишком сильно вмешиваться в чужую работу. Он был хорошим собеседником, но предпочитал читать мне свои сочинения, а не слушать мои. Цицерон, как мне казалось, страдал ипохондрией – вечно поднимал слишком много шума из-за своего пищеварения или головной боли, а эти жалобы не вызывали у меня симпатии к нему. В общем, я был невысокого мнения о своем командире, хотя повседневная работа по постройке и укреплению лагеря шла согласно распорядку, поскольку все центурионы и офицеры знали свое дело. Команды лесорубов каждый день выходили из лагеря, и плотники делали свою работу. Палатки одна за другой убирались, и на их месте вставали хижины. Местные племена подвозили зерно. Военная подготовка шла по плану. Ничто не подсказало нам, что Сабин находился в осаде, сражался и умирал. Даже появление Амбиорикса, который примчался на коне с места своего триумфа поднимать на восстание своих могущественных соседей, прошло незамеченным.

Нас встревожил только внезапный крик: дежурная когорта заметила галлов, взбиравшихся по склону, чтобы напасть на нас. Наши солдаты заперли ворота и протрубили сигнал тревоги. Лесорубы, вероятно, погибли, но в тот момент мы не думали об этом. В ужасе и изумлении мы вскочили на ноги, бросили свои дела и кинулись расставлять солдат на стенах. Мало кто из нас был при оружии, и казалось, что у каждого снаряжение находится в одном конце лагеря, а сам он – в противоположном. Люди в отчаянии бегали из стороны в сторону, не зная, куда повернуть, и сталкиваясь друг с другом. Над всей этой суматохой раздавался, повторяя свой настойчивый призыв, звук трубы и ему вторил, словно бросая вызов, пронзительный крик галлов.

Паники почти не было, и все же мы едва не потеряли лагерь в эти первые минуты. Если говорить точно, после того, как мы увидели приближавшихся галлов, у нас еще было несколько минут, но никому не хватило времени понять, с какой стороны будет нанесен основной удар. Галлы же, добившись преимущества внезапности, с бешеной силой рвались внутрь лагеря. Они наступали на нас со всех сторон сразу, и мы даже думать не могли о том, чтобы собраться вместе, как полагалось по порядку, или послать куда-либо резервные отряды. Мы сражались там, куда нас направили слепой случай или чувство долга, слышали шум боя у себя за спиной и не знали, где еще прорвался враг.

Не помню, что делал в это время Цицерон: я был слишком занят, чтобы замечать что-либо. В этот момент наш командир мог принести нам мало пользы. Мы дрались каждый за себя и за товарищей, которые рядом. В конце концов мы отбили нападение, и галлы медленно и с мрачным видом отошли от нашего рва, но встали лагерем вокруг наших укреплений. Было ясно, что мы отрезаны от внешнего мира, но Цицерон, не теряя времени, сразу стал искать добровольцев, которые отнесли бы послание Цезарю. Он обещал большую награду, и несколько смельчаков после наступления темноты незаметно выскользнули из лагеря, чтобы попытать счастья.

Остальные тоже не сидели без дела. Цицерон действовал энергично. Казалось, волнение заставило его забыть о капризах и придирчивости. Некоторые участки стены еще не были укреплены до конца. Нам также были нужны плетенные из прутьев сети, чтобы защититься от камней противника, колья, заостренные и для большей твердости обожженные на огне, осадные дротики, вышки для катапульт и дозорных. В эту первую ночь мы в спешке построили сто двадцать вышек и расставили их по местам. На наше счастье, в лагере было много досок, приготовленных для постройки наших домов. Если бы этого не было, нам пришлось бы разобрать свои уже готовые жилища и потратить больше времени. Даже больные и раненые были подключены к этой работе. К утру мы устали, но были готовы встретить наступавший день.

Нервии, которые командовали галльской армией, теперь попросили о встрече для переговоров и получили согласие. Доводы у них были те же, которые приводились уже в переговорах с Сабином, с тем дополнением, что Амбиорикс засвидетельствовал уничтожение легиона. Все гонцы Цицерона пойманы и убиты. Галлия восстала против римлян. Но если Цицерон покинет свои зимние квартиры и уйдет куда-либо еще, нервии будут рады не причинить ему вреда.

Теперь Цицерон забыл о расстройстве пищеварения и других своих болезнях, но выглядел нездоровым. Напряжение последних часов истощило его физические силы. Однако у него было своеобразное чувство собственного достоинства, и он ответил нервиям, что римский народ не имеет привычки принимать условия, которые предлагает ему враг. Если галлы сложат оружие, они могут послать своих представителей к Цезарю, и тогда Цицерон замолвит за них слово.

Мы все были горды своим командиром, но необходимость сражаться днем и работать всю ночь скоро лишила нас сил, и наши ряды стали таять. Это сулило беду: врагов становилось все больше, чем было вначале, потому что восстание охватывало новые области. Ни один из гонцов, которых продолжал посылать Цицерон, не смог уйти далеко. После гибели первых добровольцев наши враги выводили своих пленников на открытое место перед нашими укреплениями и там пытали до смерти. Это отбило охоту у тех, кто был готов проситься в гонцы, и поставленная Цицероном задача стала казаться совершенно невыполнимой.

Вскоре нервии, устав от штурма, начали возводить огромные осадные укрепления, делать которые они научились у римлян. У них не было для этого специальных инструментов, и было почти смешно смотреть, как галлы копали землю мечами и носили землю в своих плащах. Но никто из нас не смеялся при виде этого. Нервиев было так невероятно много, что они меньше чем за три часа окружили нас стеной высотой в десять футов и длиной в три мили, а кроме того, выкопали впереди нее траншею шириной в пятнадцать футов. После этого они начали по правилам осады подводить под наши стены постройку из наклонных скатов и башен. Галлы делали это неуклюже и медленно, однако башни постепенно приближались к нам.