Бернгард Келлерман - Пляска смерти

Фабиан был ошеломлен.

– Ведь я просил сохранить это в полной тайне, – произнес он.

Швабах рассмеялся.

– В полной тайне? – повторил он. – Мы живем в государстве с установившимся строем, и есть вещи, которые не могут остаться тайной. Таубенхауз знает обо всем, да как бургомистр он собственно и обязан быть в курсе того, что происходит в городе. – Швабах указал Фабиану на складное удобное кресло позади письменного стола и затем с деловитостью сильно занятого человека без всякой подготовки перешел к вопросу о разводе. – После вашего возвращения противная сторона снова начала торопить меня, полагаю, что по инициативе вашей супруги.

Фабиан кивнул.

– По всей вероятности, – согласился он.

О, он хорошо знал глаза Клотильды и не мог ошибиться. С тех пор, как он приехал, они с каждым днем смотрели все жестче и равнодушнее; в последнее время он видел в них только холодный блеск, а иногда они казались ему совсем стеклянными. Клотильда презирала его, считая недостаточно решительным в политических вопросах, которые она принимала близко к сердцу.

Швабах порылся в груде документов на письменном столе и так сильно выпятил мясистые губы, что звуки, исходившие из них, стали походить на гудение.

– Ее адвокат переслал мне новые материалы, которые несколько усложняют дело.

Швабах был очень близорук и низко склонялся к бумагам. Фабиан видел теперь только его голову с огромной лысиной и красный затылок, поросший седыми волосами.

Вдруг советник юстиции подскочил и поднял взгляд на Фабиана.

– Вы ведь никогда не отрицали своей связи с певицей Люцией Оленшлегер? – осведомился он.

Фабиан покачал головой.

– Я бы постыдился отрицать это, – отвечал он, вспомнив несчастную женщину, с которой у него была мимолетная связь. Она почти всегда плакала и год спустя отравилась в одном из отелей Гамбурга. За несколько дней до начала этой интрижки Клотильда просто выгнала его вон. Спальню себе она устроила в гостиной, а соседнюю комнату превратила в свой интимный будуар.

– Все это, конечно, имеет уже порядочную давность, – продолжал изрекать «пудель». – Но противная сторона утверждает, что фрау Фабиан считает это для себя особенно оскорбительным, потому что фрау Оленшлегер была еврейкой. Это является отягчающим обстоятельством.

Фабиан иронически скривил губы.

– Фрау Фабиан, – заметил он, – в свое время так же не знала, что фрау Оленшлегер еврейка, как не знал этого и я.

Швабах взъерошил свою седую шевелюру.

– Все-таки было бы очень хорошо, если бы мы могли на это ответить контрударом. Разве вы не утверждали, что ваш брак расстроился потому, что ваша жена не желала больше иметь детей, боясь испортить себе фигуру? Так мне помнится? Хорошо бы иметь на руках какое-нибудь доказательство, письмо, записку!

– Клотильда еще грубее выражала свое нежелание стать матерью, – заявил Фабиан. – Но, к сожалению, никаких письменных доказательств у меня нет.

– Жаль, очень жаль! – воскликнул советник юстиции, покачивая головой. – Никакой записки, никакого письма? Это бы произвело громадное впечатление! Немецкая женщина, которая боится за свою фигуру! Жаль! Жаль! – Он опять стал качать головой. – Так или иначе, но мы сделаем упор на это ее заявление, даже если противная сторона будет всячески его отрицать.

Они обсудили еще кое-какие вопросы, но мысли Фабиана были далеко. Он думал о своем браке. Его охватила грусть при мысли, что так постыдно закончились этот брак и эта любовь.

Он видел перед собой Клотильду молодой девушкой в белоснежной шляпе из флорентийской соломки на белокурой головке. Темно-синяя лента оттеняла голубизну ее глаз. Она была свежа и очаровательна, как все молодые девушки, к чему-то стремилась, интересовалась литературой и искусством, была любознательна, трудолюбива, посвящала много времени игре на рояле и изучала иностранные языки. Она тогда много путешествовала со своей матерью, капризной, высокомерной женщиной, разыгрывавшей из себя знатную даму. Клотильда считалась богатой невестой, у ее матери было четыре доходных дома в городе, и Фабиан не мог отрицать, что эти четыре дома подстрекнули его просить руки молодой девушки.

Впрочем, о приданом не было и речи: Клотильда была единственной дочерью, и дома должны были перейти к ней по наследству. Но когда мать умерла, выяснилось, что эти дома находятся в таком запущенном состоянии и так обременены долгами, что Фабиан был рад, когда ему удалось, наконец, от них отделаться.

Вот что проносилось у него в голове, пока советник юстиции вполголоса читал различные пункты заявления адвоката его жены. Все это Фабиан слышал уже неоднократно и теперь слушал так, точно речь шла о ком-то постороннем.

Перед его глазами проходила вся его неудачная жизнь с Клотильдой. «Или все женщины так меняются после замужества? – думал он. – Может быть, в браке, когда цель уже достигнута, проявляется их подлинная сущность? Может быть, легкомысленные становятся мотовками, а более хозяйственные – ведьмами? Кто знает!»

Клотильда прекрасно играла на рояле, и Фабиан, любивший музыку больше всего на свете, заранее радовался будущим музыкальным вечерам у них в доме. Небольшой круг истинных любителей музыки – разве это не прекрасно? Как часто он мечтал об этом! Но после замужества Клотильда почти не подходила к роялю. Она ничего не читала и все разговоры о книгах и литературе находила смертельно скучными. Все ее интересы сосредоточивались на чисто внешнем.

Хотя оказалось, что те четыре дома, которые она принесла ему, ничего не стоят, она все-таки сохранила замашки богатой наследницы. Конечно, у нее должна быть машина, сногсшибательная машина, чтобы «приятельницы лопались от зависти»; потом она открыла в себе страсть к лошадям и стала держать лошадей для верховой езды. Она любила элегантные платья и шляпы, шикарные курорты вроде Остенде и гостиницы вроде отеля «Стефаник» в Баден-Бадене. Мечтала об обществе баронов, еще лучше – графов; все окружающие казались ей недостаточно аристократичными. Дружба с баронессой фон Тюнен тоже была следствием этой ее слабости.

Любовь Клотильды прошла, но легкомыслие осталось.

В то время Фабиан много зарабатывал, но когда он осмеливался заикнуться, что ей следует быть бережливее, она пожимала плечами и смеялась. «Боже мой, – говорила она, – подумать только, какие громадные деньги зарабатывают другие мужчины!» Богатство – вот ее идеал!

И взгляды на смысл и цель жизни все больше и больше расходились, но когда он это понял, было поздно, они уже стали чужими друг другу.

Он бывал доволен интересной книгой, бутылкой вина и хорошей сигарой. Клотильда только и думала, что о платьях, шубах, гостиницах, путешествиях, машинах, лошадях. Все остальное вздор. Для чего мы живем на свете? Постепенно они зашли в тупик молчания, самый опасный тупик в браке, откуда уже не бывает выхода.