Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

А месяца через два после свадьбы Киндя отправил Гордея в поездку, еще более дальнюю, чем прежние. Киндя утверждал потом, что поездка была задумана еще до Гордеевой свадьбы. Гордей поехал в Сибирь, но никто в точности не знал куда; теперь сказали бы: коммерческая тайна. По слухам, Киндя велел Гордею разведать, где за Енисеем лучше скупать пушнину. Как сказано, золотом и пушниной Киндя никогда не переставал промышлять. Странно было только, как это Киндя посылает в такую глушь своего единственного сына, Сибири не знающего и дотоле там не бывавшего. Киндя отвечал на это, что такого дела он не может доверить никому, кроме родного сына, что Гордею пора набираться опыта и что сопровождать его будет надежнейший человек, истый кержак, обученный в свое время лесному промыслу самим Киндей. Гордей все не возвращался да не возвращался из тайги к молодой жене. В народе уже прямо поговаривали, что Гордею лучше не спешить домой. Потом сам Киндя подтвердил, что Гордей пропал без вести, а в конце концов где-то близ Подкаменной Тунгуски нашли скелет, опознанный, насколько это возможно, как скелет Гордея. Уже и прежде ходил слух, что Гордей ищет в Сибири смерти и тому имеются веские причины, но, главное, найден был один скелет, а верного, надежнейшего человека и след простыл. Напрашивалось подозрение, не он ли порешил Гордея, убедившись, что при нем как раз та сумма, которую Киндя обещал верному человеку за убийство своего сына.

В окрестности никто не сомневался: Киндя начал жить со своей снохой сразу же после свадьбы, отъезд Гордея он задумал, когда Капитолина забеременела, а забеременеть ей было не от кого, кроме как от Кинди. Киндя отшил сына чуть ли не в ночь после свадьбы, установив что-то вроде права первой ночи, но такой первой ночью оставалась каждая ночь после этой первой, а иногда ночь наступала и среди бела дня, когда Киндя окончательно закусил удила. Киндя не то чтобы изнасиловал свою сноху или принудил ее к сожительству: скромница Капитолина, кажется, сама предпочла цепкие объятия Кинди Обруча целомудренному обожанию своего юного благоверного. Спрашивается, что помешало Кинде самому жениться на Капитолине?

Неужели он побрезговал венчанием с бесприданницей? Или Гордей все-таки опередил его с венчанием себе не на радость? А может быть, Киндю как раз разжигало то, что Капитолина обвенчана с его собственным сыном, а предпочитает его. Но тогда зачем было убивать Гордея? Все могло и дальше идти как по маслу, а Гордей тут же и был бы или мыкался бы в дальних поездках, пока не спился бы и не помер бы естественной для него смертью. Но Киндя не мог допустить, чтобы Гордей унаследовал его богатство. Он почувствовал к сыну лютое отвращение, когда увидел, как этот телок бреется. Киндя хотел завещать свой капитал другому своему сыну которого должна была родить Капитолина, а от Гордея надо было скорее отделаться, чтобы ему не досталась хотя бы часть капитала. (Киндя помнил, что он не молод, и Гордей, не ровен час, может завладеть капиталом и промотать его, чтобы обездолить своего «сына», а вернее, меньшого братца.) И Киндя избавился от Гордея исконным сибирским разбойничьим способом, но тут началось самое страшное. Еще до того, как слухи о смерти Гордея подтвердились, он начал являться беременной Капитолине во сне и наяву, угрожая неверной жене. Капитолина криком кричала от этих посещений. Пришлось держать ее взаперти, не выпуская даже во двор иначе как ночью. Капитолина не сомневалась, что умрет родами и родит мертвого ребенка. Ее кликушество ужаснуло самого Киндю, вообще говоря, не склонного к суевериям, и он задолго до родов пригласил к своей снохе лучшую в округе повитуху Наталью Чудотворцеву, и та пользовала Капитолину, не отходя от нее ни на шаг в последние недели перед родами. Предсказания кликуши удалось опровергнуть лишь наполовину. Роды были трудные; ребенок остался жив, а роженицу спасти не удалось. Киндя даже зубами заскрипел, услышав, что родилась девочка, но, говорят, после этого он в ногах валялся у Натальи, умоляя ее не покидать сироту. Что-то дрогнуло в душе Натальи. Липочка росла на ее попечении. Наталья отказалась жить под одним кровом с Киндей, и рядом со своим домом он выстроил ей отдельный домик, такой же, как в Гуслицах. Так Платон оказался среди заилившихся омутов и тинистых водяных ям Баклуши.

Но кроме этих болотистых колдобин, «окон» и ядовито зеленеющих чарус были соловьиные заросли и голубеющие луга с могучим благоуханием цветов и трав, незаметно переходящим в грибной и цветочный дух леса. Эти дубы и липы были лучше знакомы Платону, привыкшему встречать под их сенью лесного старца, но такие же дубы и липы росли в запущенном парке усадьбы, которую Киндя приобрел вместе с пастбищами и водомоинами, но не обращал на нее внимания. Дворец екатерининских времен так и стоял пустой в ожидании, пока отремонтируют его. В зале ветшала даже обширная библиотека, которой прежние владельцы не придавали никакого значения, вместе с дворцом предоставив ее на произвол покупателя. Библиотека состояла в основном из масонских мистических книг, иногда весьма редких, в чтение которых летом и погружался Платон. В этом парке и в бывшем дворце, практически предоставленном в его полное распоряжение, Платон пережил встречу и трагическое событие, оставившее в его душе еще одну вереницу незаживающих следов.

Толки о смерти Лоллия распространились и в гимназии, где учился Платон. Однажды на перемене к Платону подошел его одноклассник Валентин Заблоцкий и с вежливой осмотрительностью не без обиняков осведомился, правда ли, что у Платона есть эликсир, останавливающий кровотечение. Платон ответил утвердительно.

– У меня, видите ли, старший брат химик, – продолжал Валентин, – и не были бы вы так любезны показать этот эликсир ему, а быть может, и дать на анализ хотя бы каплю?

Куртуазная учтивость Валентина, изолировавшая его среди гимназистов, напротив, нравилась Платону. Он и в самом деле не знал, как ему дальше обращаться с таинственным эликсиром, хотя бы как хранить его, если уж на то пошло. Эликсир предназначался для Лоллия, а Лоллия не было в живых. Доктор Госсе раз навсегда отмахнулся от знахарского снадобья и не желал о нем слышать. Платон колебался. Можно ли показывать эликсир посторонним или тем более давать его на химический анализ? А с другой стороны, Платон видел, как эликсир действует. Что, если эликсир может спасти чью-нибудь жизнь? Не грех ли оставлять его без употребления? Но что скажет лесной старец? Увидеть его удастся, чего доброго, не раньше будущего лета. И Платон согласился встретиться со старшим братом Валентина.

Так Платон познакомился с Раймундом Заблоцким, студентом Московского университета. Раймунд был старше своего брата не намного, почти ровесник самому Платону, но Валентин безусловно признавал его авторитет, живя под его присмотром. Родители у братьев умерли, и Раймунд жил уроками, да еще содержал при этом брата, только еще начинающего подрабатывать тем же.