Мария Фагиаш - Сестры-близнецы, или Суд чести

— Вы полагаете, это должно в определенной степени остаться в семье?

— Совершенно верно.

— Вы, наверное, забыли, что я тоже принадлежу к этой семье. И что в тот же день, как только… — Внезапно из ее глаз хлынули слезы, которых у нее до сих пор не было. — Вы что, не видите, что я держусь из последних сил?

Ошеломленный этим взрывом чувств, капитан занервничал. Возможно, он и в самом деле зашел слишком далеко? Но признать свою ошибку он тоже не хотел.

— Я исполняю свой долг, баронесса, — прогнусавил он. — У вашего мужа были враги?

— Нет, насколько мне известно. — Она встала. — Мы непременно должны сейчас продолжать? Я совершенно без сил. — И снова в ее глазах показались слезы.

«Этим она дала мне возможность для достойного отступления», — подумал он. — Простите меня за то, что я докучал вам. Все это требует мой долг. Если вам что-то вспомнится, что может быть важным для следствия, дайте нам непременно знать.

Она пообещала, и капитан ушел. Сразу же после этого появились жены полковника Зайферта и капитана Дразецки. Фрау Зайферт уже известила портниху, чтобы она сняла с Алексы мерку для траурного платья.

Для подготовки к похоронам ждали только известий от семейства фон Цедлитц, которым сообщили о случившемся по телеграфу. Полагали, что после отпевания в Алленштайне тело Ганса Гюнтера будет похоронено в фамильном склепе в Шивельбайне, в Померании.

Фрау Зайферт еще раз повторила приглашение пожить какое-то время у нее, но Алекса отказалась. И еще потому, добавила она, чтобы показать пример прислуге, они наверняка боятся ночевать в доме. Охрана до сих пор не снята, следовательно, убийца не отважится снова проникнуть в дом.

Не прошло и суток, как Гюнтер был мертв, а Алекса уже почувствовала, что положение вдовы будет для нее нелегким испытанием. Впереди предстоял еще один допрос у капитана Ивеса, и, если она на нем не сломается, за этим последует встреча с дядей и теткой. От тетки она не ожидала ничего хорошего, кроме подозрений и упреков. Затем похороны. Любопытные люди. Речи у могилы. Бесконечные банальные выражения соболезнования. А после этого? Что потом?

Ганс Гюнтер не имел привычки держать ее в курсе финансовых дел. Был ли он богат или только обеспечен, как его товарищи, она не знала. Составлял ли он завещание? И что в нем содержится, если оно есть? Как быть с прислугой, с домом и лошадьми? Должна ли она оставаться в Алленштайне или перебираться в Берлин?

Алекса плохо спала, просыпалась от звуков в доме и шума деревьев. Дважды ей казалось, что она слышит шаги на лестнице, и ее бросало в дрожь. Она боялась не мертвых, а живых. Ранке, в этом она не сомневалась, был не вполне нормален, но от подозрений в сумасшествии будет отбиваться, чего бы это ему ни стоило. Он способен перехитрить охрану, так же, как и в прошлую ночь, проникнуть в дом, даже невзирая на опасность быть схваченным. Но она не теряла надежды, что его допрос аудитором послужит ему предостережением и он не станет больше рисковать.

Первая половина дня прошла без неприятностей. Привозили платья для примерки, офицеры делали визиты соболезнования, в том числе и генерал Хамман. Около середины дня пришел лейтенант Стоклазка с поручением военного судьи узнать, не пропало ли что-нибудь из ценностей. На это Алекса отвечала, что она основательно еще не проверяла, но ей кажется, что все на месте.

Вскоре после обеда к дому подкатил экипаж. Звонок у входной двери заставил ее вздрогнуть, как, впрочем, и каждый звонок в этот день. Она открыла дверь сама. Как она и опасалась, на пороге стоял капитан Ивес, сопровождаемый на этот раз лейтенантом Стоклазкой.

— Не кажется ли вам, что половина девятого не подходящее время для визита, господин капитан? — резко спросила Алекса. Ее антипатия к нему оказалась сильнее страха.

— Несомненно. Только я надеялся, что нас в порядке исключения простят. — При этом он улыбался с успокаивающей сердечностью. — Можно нам войти?

Его предупредительные манеры раздражали Алексу еще больше, чем прежняя заносчивость. «Ранке признался, — молнией пронзила ее мысль. — И поэтому так победоносно сияет аудитор». Весь день она опасалась чего-то подобного и размышляла, что должна отвечать на обвинения в соучастии, не зная толком, что именно рассказал Ранке.

— Ну так заходите в дом, — сказала она, стараясь держаться спокойно… — Не могу же я, в самом деле, отправить вас назад.

Аудитор по-прежнему сиял.

— Мы принесли добрую весть. Конечно, если можно так выразиться в столь трагический момент.

Тут наконец появилась Бона, чтобы открыть дверь. Алекса распорядилась принести коньяк и стаканы и пошла впереди всех в салон.

— Итак, господин капитан?

— Мы поймали его.

— Кого?

— Убийцу вашего супруга.

У Алексы перехватило горло. Голос аудитора, казалось, доносился издалека.

— Человек, которого вы знаете. И поэтому мы позволили себе заехать к вам, хотя сейчас и слишком поздно. Но есть некоторые неясности, которые только вы можете разъяснить, госпожа баронесса.

«Он когда-нибудь дойдет до сути, этот садист», — подумала она и спросила: — И кто же это?

Капитан вставил моноколь в левый глаз.

— Драгун Дмовски, — объявил он, чеканя каждый звук.

Она непонимающе смотрела на него.

— Нет! — было единственное, что вырвалось у нее.

— Он, и никто другой.

Вместо облегчения ей пришло на ум, что готовится какая-то западня.

— Вы не можете принимать это всерьез, господин капитан, — сказала она.

— Напротив. У меня нет ни малейшего сомнения, баронесса. Во вторник вечером солдаты из караула замка видели его идущим в направлении площади парадов. Затем в час пятнадцать его видела смена, которая заступает ровно в два часа. Он выходил из ворот вашего сада.

— И они уверены, что это действительно был Дмовски? В такую темную ночь?

— Один из караульных замка хорошо знает его, он из той же деревни, что и Дмовски. Двое других узнали его на очной ставке.

«Конечно, они видели Дмовски, — сказала себе Алекса. — Несомненно, он тайно посещал Ганса Гюнтера и возвращался назад в казарму. Не в первый раз приходил он на тайное свидание в дом. Вот объяснение тому, что Ганс Гюнтер вдруг согласился перебраться из спальни вниз».

— У этого парня на совести больше, чем одно убийство, — продолжал капитан. — Известно, что он часто после отбоя самовольно покидал казарму. Наверняка на его совести ограбления, во всяком случае, мы нашли у него драгоценности, часы, кольцо и золотую цепочку. Я полагаю, он пытался ограбить ваш дом, но был застигнут на месте преступления вашим мужем. А когда он увидел, что его узнали, стал стрелять. Все очень просто.

Алекса снова остро почувствовала старую неприязнь к Дмовски, его издевательский взгляд, скабрезную ухмылку, когда она дала ему пощечину. Но потом ей пришла в голову отрезвляющая мысль, что Дмовски обвиняют в преступлении, которое он не совершал.