Илья Клаз - Навеки вместе

Капрал не дал жеребцу уйти далеко и, оглядываясь, чтоб не налетели казаки сбоку, тоже пошел на Алексашку. Из-под козырька железного шлема капрал с лютой ненавистью смотрел на мужика и не мог понять, смеется над ним схизмат или впервые сидит в седле? Держит саблю перед собой, как свечу. Капрал размахнулся. В тот же миг поднял саблю и Алексашка. Сухо дзинькнула сталь, выбив искру, и конец сабли капрала, отвалившись, врезался острием в землю.

— Не смей!.. — согнутой левой рукой капрал прикрыл лицо.

Сжавшись в седле, капрал смотрел на Алексашку обезумевшими глазами. И сейчас, обезоруженный, он не хотел признавать преимущества смерда над ним.

— А ты смел?! — Алексашка занес саблю. — Сколько черни побил в Полоцке, помнишь?! Сколько погубил душ в Пиньске, помнишь?.. Сколько обид чинил люду простому? Долг платежом красен, пане капрал!..

И опустил саблю. Подъехал Варивода.

— Выручать хотел… — Взял обломок сабли из рук Алексашки, повертел и, рассматривая, прочел: «Ян-Казимир, король»…

Поручик Парнавский загнал коня. Не доехав до Озаричей семи верст, конь рухнул. Поручик пересел на коня рейтара и помчался дальше. Парнавский знал, что гетман Радзивилл вышел из Несвижа с войском и ведет его на Лоев, где бродит по лесам шайка здрайцы Кричевского. По слухам, Кричевский собрал пять сотен черни. Но гетман не очень торопился. «Устраивает охоты на зверя, когда горит земля…» — со злобой подумал Парнавский. Пан Мирский знал, что Януш Радзивилл был благосклонен к Парнавскому, именно потому и отправил его с дурной вестью.

Мчался Парнавский не долго. В полудень, миновав Озаричи, часа через три увидел войско. Оно тянулось медленно по старому Логишинскому шляху, обсаженному березами. Войско шло огромным обозом, в котором содержались все воинские припасы, необходимые в больших походах: ядра, бочонки с порохом, пули, ольстры, черенки для пик, алебарды и все остальное, что также надобно, — книги со священными писаниями, посуда для воевод, сундучки с лекарствами, кандалы для татей и прочее. Поручик, увидев крытый высокий дермез, направился к нему. Стража расступилась и, остановив покрытого испариной коня, поручик соскочил у самого дермеза. Нога не выскользнула из узкого стремени, и Парнавский упал. «Дурная примета!..» — мелькнула тревожная мысль. Быстро поднявшись, посмотрел на открытое оконце, за которым застыло бледное неподвижное лицо гетмана, Парнавскому показалось, что уста Януша Радзивилла скривились в презрительной усмешке. Но гетман ничего не сказал. Став на одно колено, Парнавский с тревогой посмотрел в лицо Радзивиллу.

— Говори! — приказал гетман.

— Стряслась беда, ясновельможный! — поднявшись с колен, застыл у окошечка.

Гетман раскрыл дверцу и поставил на подножку высокий лакированный сапог. Худые, длинные пальцы, на которых сверкали алмазами перстни, судорожно сжимали эфес сабли.

— Что?..

— Стражник литовский пан Мирский настиг Гаркушу по левую сторону Березы-реки. Но схизмат устроил в лесу засаду. Два часа смертельно рубились рейтары и драгуны на берегу… Полегли, но одолеть схизматов не привелось.

— Почему?.. — и, не дождавшись ответа, закричал: — Почему?!

— Засада была, ваша мость, — Парнавский побледнел. — Пан стражник отошел и увел войско к Речице…

Гетман Януш Радзивилл соскочил с дермеза. Все его планы, которые строил в Несвиже, рушились. Гетман рассчитывал, что, разгромив Гаркушу, он направит отряд стражника под Хлипень, где поднимается чернь. Усмирив ее, пан Мирский пойдет к Лоеву. Там они должны были встретиться. Теперь, минуя Хлипень, к Лоеву придется идти одному. Это половина беды. Хуже, что за спиной неспокойно. И посылать под Хлипень пока некого. Больше того, неизвестно, куда пойдет дальше Гаркуша. Если он окажется под Хлипенем, войско его увеличится чернью. Хлипень Гаркуша обложит и возьмет — укрепления в городе слабые, но немалые запасы пороха, пуль, ядер, провианта. Работные люди сами откроют ворота разбойникам и запросят в город.

— Мерзкий схизмат! — в ярости простонал Радзивилл. — Посажу на кол и мясом его буду кормить псов.

Дермез гетмана съехал с дороги, пропуская войско. Януш Радзивилл смотрел на сытых коней, на железные шлемы всадников и мучительно думал о том, что под Хлипень все же следует послать отряд. Пусть он не гоняется за схизматом, а пройдет по весям и заставит чернь стать на колени, приведет ее к послушанию и покорству. Но кого послать? Воеводу Константы Мазура? Стар он и глуп. Пан Винцет Ширинский? Этот молод и горяч. Схизмат Гаркуша затянет его в ловушку и порубит. Воевода пан Оскерко? Труслив уж больно. Сошлется на хворь, на мирские дела, а из маентка не тронется. О, святой Иезус! В этот час, трудный для Речи Посполитой, его окружают глупцы и жалкие трусы, которым судьба ойчины не гложет сердце… А если послать его, поручика?..

— Пойдешь с отрядом под Хлипень.

У Парназского похолодела душа. Он уже был под Пинском и вдоволь хлебнул там лиха. Теперь еле унес ноги от Гаркуши. И снова туда, где бродит схизмат и разбойник? Лучше было б в войско пана Потоцкого. Там хоть видишь перед собой врага. А эти лесные гезы и негодяи коварны и злы. Но пану гетману ответил достойно:

— Хотел просить тебя, ясновельможный, под Хлипень послать.

— Бери пятьдесят рейтар.

«Пятьдесят рейтар!..» Поручик Парнавский почувствовал, как онемели ноги.

— Сегодня отправляться, ваша мость?

Гетман не слыхал вопроса. Мыслями он был под Белой Церковью, откуда получил последнее тревожное известие: истекают кровью войска Речи Посполитой… Но стало известно, что в ближайшие дни король Ян-Казимир подпишет перемирие с Хмелем. Это будет кстати. Тогда развяжутся руки. Огнем и мечом пройдет он по Белой Руси до Орши и Полоцка и силой заставит хлопов любить и почитать господ своих…

— Что еще хотел? — нахмурился гетман.

— Выступать дозволь, ваша мость.

— Иди. И помни: не щадить ни мала, ни велика… Перемирие с Хмелем, а с ними — война.

Гетман Януш Радзивилл приподнял полы сюртука, сел в дермез и хлопнул дверцей.

Ермола Велесницкий нашел Алексашку на опушке леса. Под старой олешиной он перематывал на ногах истертые влажные онучи. Подошел к нему и нехотя спросил:

— Не знаешь? Фоньку-то твоего…

Алексашка поднял голову. Тревожное предчувствие охватило сердце, и ему показалось, что оно вот-вот остановится.

— Как же так?.. — онуча вывалилась из ослабевших рук.

— Не знаешь, как рубят?.. — вздохнул Ермола.

— Веди, — попросил Ермолу.

Он шел следом за Велесницким к реке. Шли, обходя порубленных рейтар и казаков, и возле каждого Алексашка вздрагивал, думал — Фонька лежит.