Маргарет Барнс - Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

— Быстро наверх — и в постель, иначе наутро вообще ничего не будешь соображать! — громко приказал он, чтобы все слышали.

Елизавета в душе поблагодарила его и стала подниматься, почувствовав облегчение оттого, что все уже позади. Зевая во весь рот, она отцепила с рукава значок с орлом.

Дойдя до конца ступенек, Елизавета остановилась и огляделась. К счастью, во дворце, похоже, все спали. Она слышала через закрытую дверь, как кто-то храпит. Вот уж поистине Бог милостив к ней!

Чтобы попасть в свою скромную комнатку, которая находилась в хозяйственном крыле замка, ей нужно было миновать королевские апартаменты. Она снова остановилась и прислушалась, когда подошла к длинной галерее, находящейся в конце апартаментов; кажется, там тоже пусто. Под арками в начале и в конце галереи всегда горели светильники. Поднялся ветер, где-то хлопнуло окно, и от движения воздуха в полумраке будто бы ожили огромные, в рост человека, фигуры, вышитые на гобеленах. Елизавета сделала шаг вперед, надеясь, что сумеет благополучно проскользнуть мимо них. Внезапно, когда было уже слишком поздно что-то предпринимать, она заметила в дальнем конце коридора человека, который яростно сражался с призраками и вот-вот должен был вступить в круг света под аркой.

Елизавета зажала себе рот рукой, чтобы подавить крик ужаса.

Это был король.

Он не стал наказывать меня за сочувствие в деле Букингема, думала она. А сейчас, если он заметит меня, мне не жить. Зажатая в руке ливрейная кокарда будет означать для меня смертный приговор.

Но он смотрел куда-то в сторону. На нем был его неизменный алый халат, и его взгляд был устремлен в коридор, который отходил от галереи под прямым углом и вел в его спальню. Более того, он лихорадочно вертел кольца на своих длинных пальцах, что свидетельствовало о крайнем возбуждении. Он двигался осторожно, и казалось, что он следит за кем-то или за чем-то.

Елизавета была уверена, что он не заметил ее.

Ей оставалось только тихо сделать шаг назад. Может быть, заскочить в какую-нибудь комнату и спрятаться за шкафом? Или вернуться на черную лестницу? И Бог поможет ей избежать опасности.

Но прежде чем она вышла из оцепенения и заставила себя сдвинуться в места, Ричард, похоже, уловил какой-то звук. Он круто развернулся и стремительно выхватил кинжал, словно почуяв, что сейчас на него нападут сзади. Елизавета стояла, окаменев, в круге света, немилосердно льющегося на нее, и представляла, как холодная сталь пронзает ее сердце. Она почувствовала, что кровь отхлынула от ее лица, и в страхе не могла пошевелиться. Она смотрела на него через весь коридор, и глаза ее были полны ужаса и мольбы.

Она знала, какая у него сильная хватка, когда он впадает в ярость. Волей случая она оказалась у него в руках. «Сейчас я отправлюсь вслед за своими братьями», — думала она.

Но минуты шли, а Ричард не двигался. Он устремил на нее взгляд, в котором читался еще больший ужас. Увидев, как он съежился, и как исказилось его лицо, она почувствовала, что к ней возвращается ясность мысли. Ее вдруг осенило, что под алым халатом он, должно быть, носит кольчугу и пояс с кинжалом. Она была почти уверена, что они никогда не расстается с ними — ни днем, ни ночью. И тут ей подумалось, что, наверное, именно по этой причине он перестал спать с Анной: он не хотел, чтобы Анна догадалась, что его терзают страхи из-за совершенного им преступления…

Постепенно Елизавета начинала понимать, что происходит. Она вспомнила, что на ней костюм брата Эдуарда, что волосы у нее зачесаны так же, как и у него, и луч света загадочно выхватывает ее фигуру из темноты. Она знала, что ее лицо покрывает смертельная бледность. И что Ричард не слышал, как она прошла в галерею, а только случайно оглянулся и увидел ее, стоящую под аркой. Она была потрясена, когда до нее дошло: Ричард потому взирает на нее с таким ужасом, что принял ее за призрак Эдуарда.

Кинжал снова ушел в ножны. Какой в нем прок, когда перед тобой лишь дух убитого! Ричард закрыл лицо ладонями, не в силах больше выносить эту муку, и устремился по коридору в свою спальню.

Как только Елизавета услышала, что он захлопнул дверь, она заставила себя сдвинуться с места. Трясясь от страха, она бежала по галерее, кипящей, казалось, призраками и ожившими гобеленами, не сделав ни единой остановки, пока Метти не впустила ее в их уютную комнатку.

Елизавета упала на колени и зарыла лицо в подол няни. Ее душу разрывали самые противоречивые чувства — скорбь и ужас, облегчение и благодарность за спасение.

— Теперь я знаю! Наконец я знаю, что именно он это сделал! — Взахлеб шептала она. — Даже отец не стал бы укорять меня за то, что я предала его. Как бы ни обернулось дело, я ни секунды не жалею о том, что сегодня ночью снова пошла на сговор с Ланкастерами!

Стоял август, но вереск на йоркширских полях уже приобрел бурый осенний налет. Кроны дубов склонились под тяжестью пышной листвы. Солнце омывало толстые стены замка в Шериф Хаттон, а там, где за неподвижными водами крепостного рва простиралось поле для турниров, незаметно переходящее в бескрайние луга, земля томилась и потела от полуденного зноя. Пекло так, что невозможно было двигаться, и внизу, во внешнем дворе, собаки коннетабля лениво растянулись в тени напротив сторожевой башни.

Однако Елизавета Плантагенет в тревоге расхаживала взад и вперед по зубчатым стенам. Она была слишком возбуждена, чтобы обращать внимание на физическое недомогание.

Казалось, прошло несколько часов, пока, наконец не появился ее молодой кузен Уорвик, возвращавшийся с прогулки верхом, и, въезжая на подъемный мост в сопровождении двух оруженосцев, он помахал ей рукой. Близилось время обеда, и он улизнул от них, чтобы побыть немножко с ней, побренчать на лютне, которую она привезла ему из Лондона, и развлечь ее своим не слишком искусным пением. По крайней мере, хоть он-то рад, что я здесь, думала она. Для нее самой это было сущее наказание потому, что ей строго-настрого запретили выходить за стены замка. Она оказалась одновременно и пленниицей, и наградой. Как сказочная принцесса, томящаяся в башне из слоновой кости, она должна была стать одним из тех трофеев, за которые сражаются два принца.

Белый кабан и сын Бофорта

Вступили в бой за корону, –

пел Уорвик. От этой дурацкой песенки, которой он, должно быть, выучился в караульной, у нее кружилась голова и виски сковало, как раскаленным железом, нечто вроде того зноя, который стелился над полем. Почему братцу вздумалось исполнить ей именно эту песенку, размышляла она, откидывая назад взмокшие завитки своих волос. Конечно, им в первую очередь нужна корона, а не я!

Белый кабан гонит валлийца взашей.