Маргарет Барнс - Елизавета Йоркская: Роза Тюдоров

И рушит его крепости, –

голосил певец своим пронзительным фальцетом.

«Надеюсь, Бог все-таки поможет мне», — мысленно молилась Елизавета, в изнеможении прислоняясь к амбразуре. «Белый кабан — это Ричард, и он либо убьет меня, либо силой заставит выйти за него. Ни один из них меня не любит, но Генрих Тюдор по крайней мере не убийца. Он ненавидит насилие. Так сказала его мать».

Елизавета напряженно смотрела в даль вересковых полей. Знать бы только, что творится сейчас там, за горизонтом, в ее родной стране! Если бы хоть кто-то принес ей какие-нибудь известия! Пусть это будут дурные новости — все-таки лучше, чем мучительная неопределенность! Все эти важные персоны, которые по политическим мотивам становятся то на одну сторону, то на другую, не понимают, насколько глубоко волнуют ее происходящие события. Два потомка многодетного Эдуарда III сейчас сражаются за корону, а поскольку у нее больше прав на престол, чем у них обоих, ее все равно заставят выйти замуж за того, кто одержит победу.

«Я свихнусь от этого бесконечного ожидания и стану такой же, как бедняга Уорвик», — думала она. Чтобы успокоить нервы, она решила переключиться и не спеша проанализировать все то, что произошло до ее отъезда. Она подозревала, что уже тогда, когда в Вестминстере пышно праздновали Рождество, король знал о планах Тюдора; и как только ему донесли, что Генрих вышел в море на кораблях французского флота, он тут же заставил ее собраться и в сопровождении мощного эскорта отправиться в глубь страны, подальше от лап чужеземца. За несколько недель до этих событий он решил отложить на неопределенный срок собственную свадьбу: слишком уж явно стала ощущаться враждебность народа по отношению к королю. Настолько явно, что он вынужден был выпустить воззвание, в котором говорилось, что слухи о его намерении жениться на племяннице не более чем грязная сплетня. И поскольку все только и толковали о том, что после смерти его жены Елизавета продолжает жить во дворце, он решил на время переселить ее дом лорда Стенли.

Приятно было оказаться в доме, где все относятся к тебе дружелюбно, и где ты можешь чувствовать себя свободной. К радости Елизаветы, ее рискнула тайно навестить бесстрашная графиня, жена Стенли. Даже сейчас, сидя на зубчатой стене замка за много миль от Лондона, Елизавета повеселела, и ее хмурое лицо озарила улыбка, когда она вспомнила о той короткой встрече, во время которой она увлеченно слушала рассказ Маргариты Ричмонд о ее сыне.

— Если он хоть сколько-нибудь похож на вас, я наверняка буду с ним счастлива, — с уверенностью произнесла Елизавета. Она уже успела сильно привязаться к этой энергичной женщине и надеялась, что в скором времени сможет назвать ее своей свекровью.

— Он тоже будет счастлив с такой прелестной девушкой, — ответила Маргарита. — Бедный Генрих! Он так и не узнал, что такое отец и что такое родной дом!

Елизавета вспомнила, что тогда она исполнила, Что тогда исполнилась к нему жалостью и почувствовала неловкость, сравнив его злую судьбу со своим счастливым детством.

— Мой первый муж, граф Ричмонд, погиб за три месяца до рождения сына, а мне тогда было всего пятнадцать лет, — продолжала Маргарита. — Если бы не мой деверь Джаспер Тюдор, я вообще не знаю, чтобы мы делали.

— Всего пятнадцать, мадам! — воскликнула Елизавета.

— Тюдоры были очень честолюбивы, а мы, Бофорты, — потомки Джона Гонта, поэтому Оуэн Тюдор и Катерина Валуа женили на мне своего сына Эдмунда, как только стало возможно. Но ты, конечно, все это знаешь. Наверное, я так сильно любила Генри, потому что была еще слишком молода, и мне казалось, что, потеряв его, я потеряла все, — добавила Маргарита, как бы оправдываясь за то, что она столько для него сделала.

Елизавета была околдована романтической историей их любви. Маргарита, девочка-вдова, в замке Пемброк растила сына, пока тому не исполнилось четыре года, а потом разразилась гражданская война, в результате которой Джаспер Тюдор, как представитель Ланкастерского дома, выбыл из игры, а чуть позже ее отец, король Эдуард, уступил свой замок и сдался вместе с дочерью лорду Герберту.

— Они были грубы с вами? — с тревогой спросила Елизавета.

— О нет, они всегда были очень добры к нам, — заверила ее Маргарита. — Я очень любила леди Герберт, и когда Джаспера сослали, а меня заставили снова выйти замуж и оставить моего малыша, она заменила ему мать. У Гербертов росли веселые дочки, так что мой сын не чувствовал себя там одиноким. Но когда ему было почти шестнадцать, твой отец захотел избавиться от него, и тогда Джасперу удалось снарядить корабль и отправить его в Бретань.

Но его опасные приключения мало интересовали Елизавету, поскольку она была поглощена мыслями о его веселых подружках.

— Они были красивы? — спросила она.

— Кто? — Маргарита оторопело прервала на полуслове свой занимательный рассказ.

— Дочери Гербертов.

— Честно говоря, не помню. Одну из них звали Мод, и она ему нравилась больше всех. Но ведь он еще был мальчишкой, — поспешно добавила она.

— Ну, не намного моложе вас, какой вы были, когда влюбились в Эдмунда Тюдора, — напомнила Елизавета и покраснела от смущения.

Но Маргарита только улыбнулась и сказала, что, в отличие от нее, Генрих не своенравен, и если какие-то романтические мечтания и будоражили его полукельтскую душу, то все это давно в прошлом.

Елизавета почувствовала, как много значит для графини возвращение сына домой после столь долгой разлуки, и поняла, что графиня и люди, подобные епископу Мортону, считали своим христианским долгом пойти на все, чтобы положить конец затянувшейся войне между Алой и Белой розой. Елизавета знала, что она для них — лишь необходимый инструмент, с помощью которого они воплотят свои планы в жизнь; и все-таки она не переставала думать о Генрихе как о мужественном рыцаре, который спасает ее от этого ужасного богопротивного брака.

Она поднялась на ноги, прислонилась к стене и, отбросив прочь все свои недавние тревоги, попыталась представить себе, как произойдет их встреча. Это оказалось непросто. Она знала, как он выглядит, только со слов других, а поскольку он постоянно жил за границей, у нее даже не было возможности увидеть его портрет. Зато лицо Ричарда Плантагенета, его фигура, его движения ясно отпечатались в ее памяти, и сейчас он, как живой, стоял перед ней. Когда Елизавета чувствовала, что колеблется, она заставляла себя вспомнить, как столкнулась с ним ночью в той длинной галерее, и как ее поразил ужас кающегося убийцы, написанный на его лице. После этого она видела его еще несколько раз, когда он объезжал войска или разговаривал с сэром Робертом Брэкенбери об оборонительных укреплениях Тауэра, и каждый раз на нем был плащ с геральдическими знаками и блестящие доспехи, в которых он сражался под Тьюксбери. Как и ее отец, он был человеком, которого пьянило сознание смертельной опасности, нависшей над ним.