Валентин Пронин - Катулл

— Ты так часто взывал ко мне, — продолжала еле слышно шептать неизвестная, — что я упросила ужасных стражей Аида выпустить меня на землю и прилетела к тебе…

— Кто же ты? — прохрипел Катулл и, тотчас догадавшись, вскрикнул:

— Я узнал тебя! Ты — Сафо!

— Да, я Сафо из Митилен, — говорил призрак великой поэтессы, — погибшая из-за любви к жениху своей дочери Клеиды. Как неразумно я поступила! Только став бестелесной тенью и пять веков протомившись в долине вечности, окаймленной траурными кипарисами, я получила известие о том, что мой истинный возлюбленный, предназначенный мне в высших сферах судьбы, совсем другой юноша, а не прекрасный, но бездушный Фаон. И вот ты родился на земле Италии, у подножья северных гор, далеко от моего острова…

— Бедная Сафо, — сказал Катулл, опускаясь перед ней на колени, — Меня постигло несчастье, близкое твоему. Я, как и ты, безумно полюбил, надеясь найти в оболочке божественной красоты твою возвышенную и верную душу, но жестоко ошибся. Дряхлые Парки спутали время наших жизней, и нас разделили пять невозвратимых столетий. Я поэт и воспевал женщину, которую люблю, прославившими меня стихами. Но я не мог забыть о тебе, жрица Аполлона и Афродиты, в твою честь я назвал римлянку именем Лесбии.

— Благодарю тебя… Как жаль, что в груди Фаона билось не твое горячее сердце. А теперь, когда я увидела тебя, мне бы не нужна была и его внешность. О, какая тоска! — воскликнула бестелесная Сафо и, заломив руки, откинулась к стене. Катулл глядел сквозь нее на щербины в каменной кладке. Чтобы немного утешить великую поэтессу, он прочитал латинский перевод ее знаменитого стихотворения: «Кажется мне богоравным или — сказать не грех, — всех богов счастливей…»

— Я не знаю твоего языка, хотя он отдаленно напоминает греческий, — сказала Сафо. — Я не понимаю значения слов, но чувствую певучесть стихов и правильность размера. Мне отрадна мысль о том, что если будет утерян список подлинника, то, возможно, останется достойный его перевод.

Катулл смотрел на призрак Сафо, чувствуя, как тщетны его нежность и жалость. И все-таки он, поднявшись, простер к ней руки.

Сафо пугливо отстранилась:

— Разве возможны объятия между живым человеком и печальной тенью? Вот свиток, я взяла его, чтобы посмотреть свои стихи. Я осталась довольна этой книгой, хотя в некоторых местах допущены ошибки: переписчики всегда были невнимательны, — Сафо осторожно положила книгу на столик.

— Когда-нибудь… когда настанет твой срок покинуть землю, я прилечу к тебе не такая, как сейчас, а веселая, дышащая страстью, «сладостносмеющаяся», как называли меня друзья… Розы я принесла тебе, и ты получишь их, но вазу я заберу с собой, чтобы не оставлять следов моего присутствия. Зачем тревожить течение жизни живых? Прощай, ночь подходит к концу, я должна возвратиться в долину вечности… Прощай, о прощай! — с раздирающим душу рыданием простонал призрак, потерял очертания, струйкой тумана поднялся к потолку и рассеялся. Катулл рванулся к Сафо, но на стене белело только пятно лунного света.

Катулл проснулся поздно; над озером, в позолоте остывшего солнца сиял зимний день. Он сдавил руками голову, охнул и выругался про себя. Боль пронзала виски и отдавалась в затылке. Что-то странное снилось ему сегодня, что-то прекрасное и печальное, подумал он. Кажется, ему опять привиделась Клодия. Нет, не Клодия… кто же?

После обеда приехал отец.

— Сын мой, послушай-ка, — с озабоченным видом сказал отец, усаживаясь напротив, и приказал пододвинуть горячую жаровню. — Близится время избрания новых консулов, Красса и Помпея. Цезарь — в Галлии, во главе своих непобедимых легионов, Красс й Помпей — в консульских креслах. Считай, управление государством в руках трех великих мужей. (Гай хмурился, голова у нега еще болела.) Что могут им противопоставить оптиматы, кроме бесплодного собачьего лая? Большинство магистратур также перейдут к приверженцам триумвиров. Сам Цезарь говорил мне, что через своих представителей он поможет верным людям обрести прочное положение. Зря он этого не сказал бы. Пора тебе собираться в дорогу. Ведь, что ни толкуй, все-таки extra Romam non est vita, вне Рима нет жизни. Еще лучше поехать в Галлию… ну, да ладно. Во всяком случае, здесь, в Вероне, ты не добьешься ни славы, ни расположения знатных. Я дам тебе денег, ты снимешь хорошую квартиру. Я пошлю письмо в банкирскую контору Фульвия, и любое приобретение недвижимого имущества будет оплачено, — купи, например, пригородный дом, где бы ты мог отдохнуть от шума столицы. Я дам тебе рекомендации к Ватинию, видному другу Цезаря. (Гай вздрогнул, кровь бросилась ему в лицо.) На этот раз ты должен проявить себя с наилучшей стороны. Весь род веронских Катуллов ждет твоего успеха. У тебя будут дорогие тоги и модные хлены, у тебя будет ароматический киннамон и орронтская мирра для волос… Словом, все, что требуется приличному человеку, ты будешь иметь. Если хочешь, возьми с собой для услуг рабыню или раба. Только покажи свое благоразумие и настойчивость. Собирайся, сынок… Нет, я не требую, чтобы ты ехал завтра же, однако поторопиться следует, чтобы не упустить благоприятного времени.

Отец заметил волнение Гая, но понял его по-своему: ничего, пусть примирится с мыслью о политической деятельности, хватит ему прозябать и шататься по лупанарам с праздными, разнузданными юнцами.

Гай молчал, сокрушаясь в душе, что не сможет последовать мудрым наставлениям отца. Впрочем, он не собирался цинично его обманывать. Но… сказать старику правду и огорчить его до смерти? Будь что будет: может быть, удастся найти какой-нибудь выход и отговориться роковым стечением обстоятельств. Конечно, обращаться к презренному Ватинию и вообще — преуспевать под эгидой триумвирата Гай Катулл и не помышлял.

— У меня сейчас много дел по хозяйству и в муниципальном совете, — говорил отец. — Нужно позаботиться о запасах хлеба для граждан и о поставках в армию Цезаря. Кроме того, скоро праздник Сатурналий — опять изыскивай средства для общественного пира, подарков, процессий и театрального представления. Так что мне пора. Да, совсем забыл отдать тебе букет роз, я оставил его в повозке. Крикни Проциллу или Авкту, чтобы принесли, пока они не померзли. Откуда я их взял? При выезде из города ко мне подошел незнакомый раб и передал эти розы для тебя. «Моя госпожа просит выразить твоему сыну глубокое восхищение и дружбу», — сказал раб, судя по всему — образованный грекос. А я и не сразу понял, о чем идет речь! Потом только сообразил, что ты известный поэт, и знатная матрона, видимо, твоя поклонница…

— Какая матрона? — спросил Катулл, напряженно думая о чем-то.

— Кажется, она в Вероне проездом. Что ж, восхищение женщин приятно. Тебе везет, плут, — сказал отец и, засмеявшись, хлопнул его по плечу.