Стефан Дичев - Путь к Софии

— И потребовал, чтобы их позвали?! Значит, просим, мол, вас, пожалуйста. Не то без вас помолвка не помолвка! — говорил он.

— Да ведь это Сесиль, ребенок...

— И сватья тоже! Небось, сами рассказывали мне, что там, на приеме, вытворял этот лоботряс Андреа.

«Боже! — беззвучно простонала Неда. Именно она рассказывала тогда в шутку эту историю с Андреа и мадам Леге. Нет, нет, то совсем другое. А сейчас отец называет его лоботрясом, именно его. — Что нас ждет, что нас ждет?» — мысленно твердила она.

— Верно. Не хватало, чтоб еще и о нем вспомнили! — с подчеркнутой иронией заметил Филипп: — К счастью, речь шла только о Клименте. Под конец выяснилось — уехал в Копривштицу. Там ему оперировать какого-то родственника надо.

— Значит, к родственникам уехал? Ну, да ладно. Важно, что у нас все обошлось. А этот старый хрыч Слави будет дуться теперь. Ну и пусть себе дуется, не могу же я приглашать кого попало!

— Это вы про соседских сынков говорите, что они уехали в Копривштицу? — вдруг послышался тихий голосок хаджи Мины.

— Про них, дедушка, — ответил Филипп.

— Так вот... повстречал я их!

— Где же? — недоверчиво спросил Филипп.

— В Богрове их повстречал позавчера.

— В Богрове? Ты обознался, дедушка.

— Кто, я обознался? Хорошенькое дело! Один был Климент, доктор, а второй — Коста, лавочник, он мне каждый день глаза мозолит. Ну вот еще, мне ли не знать их? Что вы городите!

Неда никогда не любила по-настоящему деда. Что-то в нем ее отталкивало — то ли старческий запах, то ли вечные расчеты и мелочность. Но сейчас он был ей просто мерзок. Он-то чего вмешивается? Ей казалось, что этот разговор направлен не столько против соседей, сколько против нее самой. Они еще ни о чем не подозревают, но уже ненавидят всех Будиновых. А что будет, когда они узнают?

— Послушай, дедушка. Ведь мы говорим серьезно, понимаешь? Ну-ка припомни хорошенько, действительно то были Климент и Коста?

Голос Филиппа звучал настойчиво. Почему он об этом спрашивает? Отчего так заинтересовался? Она хотела обернуться и посмотреть на них, но побоялась, что они ее заметят и тогда надо будет отойти от окна. А какое наслаждение доставляло ей сейчас стоять, прислонившись лбом к холодному стеклу, и смотреть в окно напротив!

— Точно, они, они, Филипп! Не пьяный же я был. Я ехал из Ташкесена, а они мне навстречу — из Софии. На линейке ехали, чтоб ты знал...

— И куда же они направлялись? На север? К Балканам?

— А бог их знает. Но они не в Копривштицу ехали, будь уверен.

Из другого конца залы донесся голос отца:

— Ну, ладно, куда ехали — это их дело! А вы знаете, который уже час? Ну-ка, Филипп, позови Тодорану, пускай приберут здесь.

— Подожди, подожди...

— Чего еще ждать? Не стоят они того, чтобы на них время терять.

— Э-э, нет! Тут дело серьезное, отец!

Тон его куда больше, чем слова, заставил Неду обернуться.

Сквозь густую сетку тюля она смотрела на брата, стоявшего по другую сторону неубранного стола. Лицо у него было напряженное, возбужденное. Казалось, он готовился произнести речь. Но вместо этого Филипп произнес:

— Они ушли к русским.

— К русским? Да ты в своем уме? Через фронт?

— Я в этом уверен, отец. Собственно, все ясно, Климент — русский шпион! Они все трое — русские шпионы! — воскликнул вдруг брат, и его голос словно ножом резанул Неду. — Что в этом удивительного? Было бы удивительно, если б они ими не были! Старший учился в Петербурге, носил их мундир. А младший — я слышал это от него самого — в комитете состоял одно время. До сих пор таился, а вот теперь взялся за дело... Они разузнали кое-что, понабрались того-сего и айда к Арабаконаку. Наверное, у них есть какой-то способ перебраться через него!

Филипп разглагольствовал, иронизировал, и чем больше он распалялся, тем яснее становилось Неде, как он проницателен и сообразителен. Андреа ведь не сказал ей, что вместо него отправились братья. Он только сказал: «Пошли другие». Теперь она поняла, кто они, эти другие, и поняла, насколько опасно то, за что взялся человек, которого она любит.

— Хватит! Я не желаю интересоваться этими делами! И ты тоже прекрати ими заниматься, — остановил Филиппа отец.

— Но ведь они шпионы, уверяю тебя. Такие, как они, приведут сюда русских!

— Я сказал тебе, хватит! Запрещаю вести подобные разговоры в доме. Пусть кто что хочет, то и делает. Важно, чтоб мы были в стороне от всего этого. Каково будет нам — мне, тебе, твоей сестре — если сюда придут русские? Ты понял, что я хочу сказать?!

— Понял, — резко и гневно ответил Филипп. — Понял, что своим молчанием ты потакаешь им, становишься их соучастником!

— Потому что твои господа англичане болтовней только занимаются! А ты что собираешься делать? Джани-бею доложить?

— Во-первых, Джани-бей и англичане — это не одно и то же, — зло ответил Филипп. — И, во-вторых, тебе пора знать, что я в тысячу раз выше ставлю англичан и предпочитаю держаться их да и вообще цивилизованной Европы. Нам ни к чему делать ставку на то, чтоб сюда пришла такая же серость, как и мы сами...

— Опять твои глупости! — прикрикнул на него отец. — Я тебе уже сказал! И вообще прекрати этот разговор. Я запрещаю тебе даже словом обмолвиться кому бы то ни было насчет соседей! Ты слышишь?

Филипп молчал, но Неда видела, как нервно подергиваются его коротко подстриженные усики.

— Ты слышишь? — повторил отец.

— Слышу, — сухо, сквозь зубы ответил Филипп и, резко повернувшись, вышел из залы.

Что же теперь будет, что будет? Сдержит Филипп свое обещание и вообще давал ли он его?

— Папа! — дрожащим голосом произнесла она, откинув занавеску.

— Ты здесь?!

— Не позволяй ему, папа... Прошу тебя! Прошу тебя, скажи ему еще раз...

— Не твоего ума дело! Займись уборкой, чего высматриваешь там?

— Не позволяй ему! — повторила она настойчиво, с таким отчаянием в голосе, что отец посмотрел на нее.

— Ведь ты же слышала, что я запретил ему, — сказал он. — А сантименты эти ни к чему! Они из тех, что сами в петлю лезут. Добром для них это не кончится. Важно только, чтобы из нашего дома это никуда дальше не пошло. Чтоб нас не затронуло. Ведь так?

Она побледнела и уставилась на него невидящими глазами, губы ее дрожали.

— Что с тобой, Недка? И в такой день!

Она попыталась ответить, что все, о чем сейчас говорилось тут, недостойно... что она не хочет, не может... Но ей изменил голос. Она подошла к столу, потом вдруг выбежала из залы и кинулась к себе в комнату.

Сколько раз они стучались к ней в дверь — она уж не знала. «Оставьте меня! Оставьте меня!» — только твердила в ответ.

— Что с тобой? Опять устраиваешь какую-то трагедию! — сердился за дверью отец. — Филипп, Филипп! Иди сюда, скажи этой графине, что никому не станешь говорить про них... Ох! — вздыхал он. — Ну что за дурные головы! И надо же в такой вечер! Вместо того чтобы радоваться, гордиться, что роднимся с такими людьми... И из-за чего? Из-за кого? — бушевал он, то отходя от ее двери, то снова через минуту возвращаясь к ней.