Максуд Кариев - Спитамен

Из толпы вдруг выскочила Сарвиназ, мать Равшанак, и закричала, размахивая руками:

— Эй, Спитамен, что же ты медлишь?! Она ведь разобьется, моя единственная!..

Спитамен вскочил, резко поставив чашу с мусалласом, едва не расплескав, и бросился к коновязи. Прыгнул на чьего-то коня и огрел плеткой. Копыта гулко застучали по хорошо утоптанной дороге. Вскоре он заметил далеко внизу пересекшую зеленую поляну всадницу. Натянул поводья, поворачивая коня на тропу, и нырнул, пригнувшись к луке седла, в зеленый полумрак густого орешника. Ветви хлестали по лицу, плечам. Конь вынес его на огромную поляну, где, видно, ни разу не пасли скот. Высокая трава была по брюхо лошади, задевала стремена, прямо из-под копыт вылетали, хлопая крыльями, огненно-красные фазаны, полосато — серые горные куропатки, крупные перепела и, проносясь низко над травами, садились у перелеска, из-за которого доносился рокот реки. Спитамен взмахнул плеткой, торопя коня, въехал на бугор и снова увидел всадницу, вверившую свою судьбу Ахура — Мазде и доброму коню. Не подозревая погони, она ехала медленно, опустив голову. Но вот, заслышав позади себя топот, даже не оглянувшись, поддала коню в бока пятками…

Конь, подвернувшийся Спитамену, тоже был не из слабых, но не мог тягаться с Карасачем ни в выносливости, ни в силе. А Карасач — подумать только! — словно понимая, что несет на себе драгоценную ношу, какой на свете больше нет, хоть и стремительно скачет, однако плавно, чтобы красавица ненароком не слетела. Или, быть может, внемлет воле Ахура — Мазды?.. Нет, пожалуй, за ними не угнаться!

И тогда Спитамен, сложив рупором ладони, крикнул:

— Карасач!.. Эй ты, слышишь меня, Карасач?!.. Остановись!

Конь услышал зов хозяина, запрядал ушами и сразу сбавил прыть; забеспокоился, кося на ходу глазами. Бедняжка Карасач, кого ему слушаться — скачущего ли вслед за ним хозяина или лихую всадницу, то и дело всхлипывающую, руки у которой сильные, как у воина, крепко держат повод; а ноги цепкие, как у чавандоза [40] Чавандоз — участник конного состязания. , так стискивают бока, что не сбросишь ее с себя, как ни вертись.

— Карасач! Остановись, неверный!.. — снова настиг его голос хозяина.

Кто сказал, что Карасач может быть неверным? Конь закусил удила, чтобы наездница, дергая за повод, не разорвала ему губы, и остановился, переступая ногами на месте и упрямо мотая головой, обернулся и призывно заржал. И тотчас подлетел, точно ветер, всадник, спрыгнул и схватил коня под уздцы.

— Что с тобой, эй, девушка? Или жизнью не дорожишь?

Увидев, что это Спитамен, Равшанак улыбнулась. И зубы ее сверкнули так же ослепительно, как слезы на щеках. Из-за свистевшего в ушах ветра она поначалу не узнала его голоса. Почему не оглянулась? Сама бы натянула повод, придержала коня. Думала, кто другой настигает. Чувствуя, как горят щеки, она опустила голову. А конь ласково тычется бархатными губами Спитамену в шею, лицо, словно прося прощения.

— К лицу ли невесте в этакий день выезжать на прогулку одной? А где жених? — спросил Спитамен, похлопывая коня по холке.

— Там, где ему надлежит быть.

— А не рядом ли с невестой его место?

— Рядом с невестой ты, Спитамен. Или сожалеешь? — взглянула на него в упор Равшанак.

Спитамен кашлянул в кулак, не найдясь сразу, что ответить.

— Об одном может джигит сожалеть: что такая девушка, как ты, — не его невеста.

— И невеста тоже сожалеет, что такой жених, как ты, — не ее жених, — вздохнула Равшанак и отвела глаза.

Спитамен насупил брови. Да, эта девушка и такого, как он, может вогнать в краску. Чтобы оттянуть время, он прижался лицом к морде коня, приговаривая что-то ласковое.

Равшанак, несколько уязвленная тем, что не дождалась ответа, вынула ногу из стремени и спрыгнула на землю. Протягивая повод, сказала:

— Извини, Спитамен… Уже в седле я поняла, что это твой знаменитый Карасач. Давай поменяемся.

Принимая повод, Спитамен невзначай коснулся ее пальцев. Или она это сделала намеренно? Он почувствовал, как из них переливается в него волнующее тепло, заполняет каждую его клетку, и задержал их в ладони. Равшанак подняла на него большие черные глаза и, не отнимая руки, улыбнулась и спросила:

— А ты с Одатидой боролся, Спитамен?

— Да… — еле выговорил он, чувствуя, как горло перехватывают спазмы.

— И она сопротивлялась?

— Еще как…

— Ты, Спитамен, сильный, — проговорила она, отняв руку и окидывая его с ног до головы взглядом. — И она не сомневалась, что ты все равно возьмешь то, что тебе предназначено…

Они медленно направились обратно, ведя коней в поводу. Под ногами шуршала трава, в небе заливался жаворонок, из-за леса доносился глуховатый шум реки. В зарослях запищала какая-то пичуга, застигнутая, видно, кобчиком, и умолкла. В другое время Равшанак бросилась бы птице на помощь, а сейчас шла себе, глядя под ноги, углубившись в свои мысли. А думать ей было о чем. Она победила Ситона. Он теперь не может называть себя ее женихом. Но предстоит серьезный разговор с отцом. И с Хориёном, который всячески способствовал сватовству. Хотя никто и не вправе корить ее — она не нарушила традиций, соблюдены все правила. Ее ли вина, что Ситон побежден, хотя слабаком его не назовешь. Так было угодно Анахит. Родичи Ситона были бы правы, предъявив ее отцу претензии, если бы она отвергла его, отказавшись от борьбы. Она же не лишала Ситона шанса заполучить ее. Но Анахит вняла ее молитвам и помогла ей. Так пусть родичи Ситона адресуют свои упреки Анахит, а не ее отцу. Так она и скажет…

Равшанак искоса посмотрела на Спитамена. Заметив в траве гнездышко с крохотными рябыми яйцами, он ступил пошире, чтобы не наступить. Доброе у него сердце… Много чего она слышала об этом пахлаване [41] Пахлаван — силач, борец. , да не придавала значения, ибо не во все верила. А сегодня, как только увидела его, так все и вспомнила, а вспомнив, подумала: «Наверное, все, что о нем говорят — истинная правда». Он и самый меткий стрелок, достающий первой же стрелой парящего в небе орла; и укротитель диких коней; и нет ему равных в кураше [42] Кураш — борьба. и в состязаниях с мечом… Кто знает, не появись он сегодня здесь, Равшанак, может, и в голову бы не пришло так отчаянно сопротивляться жениху, позорить неплохого, наверное, парня. После того, как она украдкой любовалась Спитаменом… жених показался ей слишком толстым, непривлекательным. Так блекнет луна, когда из-за горизонта появляется солнце… Пусть ей не быть никогда женой Спитамена, но женою Ситона тоже не бывать.

Спитамен почувствовал на себе ее взгляд, но, прежде чем успел поднять голову, она отвела взор. Противоречивые чувства боролись в нем. Он понимал, что эта красавица не может принадлежать ему, и тем не менее так не хотелось с ней расставаться. Сердце его словно кипело в раскаленном масле.