Валентин Рыбин - Семь песков Хорезма

Хивинцы двинулись к устьям каналов во владения туркмен-иомудов. На всем пути, где несколько дней назад промчались туркменские джигиты, воины хана видели следы разрушений и пожара. На берегах канала валялись обугленные корпуса каюков, разбросанные сети, дохлые собаки и лошади. Ворота в глухие хивин ские дворы были сорваны, в огородах все вытоптано, дома опустошены. В селениях безлюдно. Часть хивинцев бежала в Хиву и Хазарасп, другие погибли от огня в сабель или уведены в пески.

Сарбазы, охваченные жаждой мести, врывались в туркменские селения, но они тоже были пусты. Лишь наиболее зажиточные иомуды — верные слуги хивинских ханов — встречали сарбазов. Выходя навстречу с хлебом, кланялись униженно и кляли своих разбойников. Вряд ли в их словах и поклонах была доля искрен ности, да что поделаешь, если у тебя своя усадьба о домами и айванами, сад, меллеки и поблизости поля, засеянные джугарой и пшеницей! Зажиточные туркмены кормили ханскую знать. Абдулла-хан рассудил: «Месть, конечно, полезна для всех, но еще полезнее собранная дань». И хакимы осторожно обходились с туркменскими баями: принимали от них подарки и охотно садились к котлам с жареной бараниной и пловом.

Основные же силы туркмен, возглавляемые аксакалами и сердарами, отступив в Змукшир, поджидали хана в стенах крепости. Абдулла-хан, давший на совете придворных слово проучить иомудов, спешил в Змукшир, каждый день оставляя позади Зей, Хайрабад, Ташауз. Некоторые вельможи заявляли: «Спешить в этом деле неразумно, ибо войско, собранное с разных сторон, нас еще не догнало, войско же, находящееся при вас, очень незначительно...» Хан на подобные предостережения лишь хмурился и обзывал осторожных биев и аталыков трусами. В местечке Дикаденк его встретили иомуды.

Атамурад, после возвращения из Серахса выбранный на должность главного хана куня-ургенчских иомудов, Кара-кель из Газавата и Мухамед-Фена из Кунгра да, как только увидели подходящие к Дикаденку передовые отряды хивинцев, мгновенно развернули свои боевые порядки и ринулись на врага. Грозный человеческий рев и звон сабель заполнили равнину. Кони и люди сшиблись, словно две гигантские волны, смешались в ревущем водовороте и, прорубившись сквозь плотные ряды, вновь собрались в боевые порядки по ту и другую стороны. Снова разнесся грозный клич, и туркменские сотни бросились на поредевший строй хивинцев. На этот раз Абдулла-хан не выдержал. Отбиваясь от наседавших джигитов, он увидел, что войско его обратилось в бегство, и сам развернул коня. Этого только и ждали иомуды. Началось преследование. Обезглавленные всадники валились с коней, спотыкались и падали лошади, погибали под копытами и телами коней раненые. Резня продолжалась до тех пор, пока последний отступающий не свалился с лошади, сраженный саблей, а тысячи оставшихся за спинами у туркмен подняли и опустили на голову руки.

В сражении пали Абдулла-хан и многие его бии и аталыки. Хана отыскали в груде трупов, обезглавленного, с раздавленным телом. В числе пленных оказались и многие знатные вельможи, среди них Мухаммед Нияз-инак — ближайший родственник погибшего хана. Кут-луг-Мураду — брату Абдуллы и нескольким сановникам все же удалось бежать с поля боя. Раненый, в темноте ночи он вышел на хивинскую дорогу и добирался до Хивы больше суток. У стен города его узнали нукеры, посадили на коня и доставили во дворец. Кутлуг-Мурад был очевидцем гибели Абдуллы-хана.

Подавленный Якуб-мехтер приказал закрыть все ворота Хивы, а жителям приготовиться к возможной обороне, ибо иомуды не упустят случая приступить к осаде столицы. И вновь Якуб-мехтеру пришлось свершить еще один ритуал — ритуал восшествия на престол хивинского хана Кутлуг-Мурада...

Между тем в стане туркмен шли споры и разногласия: идти на Хиву или же утешиться достигнутым. Наиболее спокойные и мудрые аксакалы советовали на горячиться. Не лучше ли подумать о взятом в плен родственнике погибшего хана Мухаммед Нияз-инаке? Разве недостоин этот благородный юноша стать властелином Хорезма? В нем течет кровь кунградских маградитов!

Мухаммед Нияз-инак и в самом деле был очень привлекателен собой. Рост, осанка, утонченные манеры, спокойный голос и рассудительность — все при нем. Атамурад и Кара-кель пригласили его к себе.

— Красавец, мы решили сделать тебя ханом Хивы, потому что Кутлуг-Мурад нам не нравится, — объявил Кара-кель. — Что ты на это скажешь?

— Кому быть ханом — воля самого Аллаха, — уклонился от прямого ответа Мухаммед-Нияз.

— Если так рассуждать, дорогой инак, то ваш Якуб-мехтер превыше Аллаха — ведь он сажает на трон то одного, то другого хана,— Атамурад сурово посмотрел на пленника — Известно ли тебе, что Кутлуг-Мурад, как только сел на трон, сразу затребовал тебя, чтобы отрубить голову?

— Зачем ему моя голова? — насторожился Мухам мед-Нияз.

— А затем, что в Хиве уже давно идут слухи, будто туркмены не сегодня-завтра посадят на престол тебя, а Кутлуга сбросят в яму мертвецов. Ты подумай, как тебе поступить. Мы обещали хану выдать тебя. Но помни: возвращение твое равно смерти. Выход у тебя один — ты должен убить Кутлуг-Мурада и занять ханский трон...

Вскоре двенадцать тысяч всадников выступили из Змукширской крепости и направились к столице хивинского ханства. Впереди войска вместе с сердарами ехал Мухаммед-Нияз. Он не знал, какая судьба ожидает его, н опирался слабым духом на обещание Атамурада: «Если ты будешь вести себя разумно и делать все, что мы будем тебе говорить, ты станешь ханом, а мы — твоими советниками. Если выйдет не по-нашему — отправишься в преисподнюю». Чтобы претендент на ханский трон не отягощал себя тяжкими мыслями, Кара-кель, ехавший справа, время от времени взбадри вал в нем упавший дух.

— Велик мир, но велико и хивинское государство, не правда ли?

— Не знаю, сердар, — смиренно отвечал инак.

— Как же так, ты не знаешь! — с отцовской заботой журил хивинца Кара-кель. — Посмотри вокруг — сколько земли. А кишлаков на ней сколько, а фруктовых деревьев! Урюк уже отцвел, начинают яблоне цвести, не правда ли?

— Я не интересовался этим, сердар.

— Как же так, уважаемый хан! Разве у тебя в Хиве нет своей усадьбы и хорошего сада?

— Есть.

— И рабов, наверное, много. Сколько у тебя рабов?

— Сорок душ, сердар,

— Лодки свои есть?

— Есть, сердар, восемь каюков. — Осмелев, инак улыбнулся, а Кара-кель насупился.

— У меня тоже были каюки, да хивинцы сожгли их. Отца моего тоже сожгли — он спрятался в каюке в сгорел.

— Сердар, я тут ни при чем.

— Вы, хивинцы, всегда ни при чем, — зло возразил Кара-кель. — Богатые усадьбы себе понастроили — вы ни при чем; рабов накупили — тоже ни при чем; Хорезм у нас отобрали — опять ни при чем. Вы — паршивые свиньи, из вас надо выпускать кишки и наматывать на копья.