Валентин Рыбин - Море согласия

Седоусый банщик-татарин бросился к генералу, чтобы помочь ему, но он легонько отстранил его. Сбросив мундир, командующий сам повесил его в шкаф, Возле Ермолова тотчас затолпилась целая группа свитских. Каждый предлагал ему свои услуги.

— К шутам, к шутам, — отгонял всех Алексей Петрович, кривя губы и стаскивая громадный желтый сапог с отворотами. Быстро, по-солдатски он сбросил с себя все одеяние и, поставив руки на бедра, стал поторапливать Верховского:

— Евстафий, поживей, дьявол. Заморозить меня хочешь!..

Верховский, видя, как живо управился командующий без посторонней помощи, отогнал от себя Амулата, который помогал ему. Другие, поспевая за Ермоловым, тоже разделись и топтались возле. Но вот вся компания двинулась к темному дверному проему и очутилась в каменном полумрачном помещении, Ермолов первым подошел к источнику, опустил ноги в ванну, окунулся и лег на теплые камни. Несколько человек подскочили к нему с шерстяными рукавицами и полотняными пузырями, Ермолов опять не принял ничьих любезностей, отогнал всех прочь. Доверился лишь старику-банщику. Тот проворно принялся массажировать мускулистое тело Ермолова.

— Машалла! Дай бог вам здоровья, — вскрикивая, приговаривал банщик. — Машалла...

— Сильней, сильней, — требовал командующий. Верховский, Воейков, Боборыкин, еще человек пять-шесть офицеров, лежали рядом, забрасывая командующего вопросами. Где, как не в бане, под горячим паром, и разговаривать по душам.

Все думали, что Алексей Петрович привез много интересных новостей. С Кавказа он был отозван на время государем-императором. Согласно рескрипту, ездил к нему в Лайбах, где проходил конгресс, Царь хотел назначить Ермолова командующим карательными войсками и бросить в Неаполь на подавление восстания. Однако ничего подобного не произошло. Генерал возвратился в Петербург, жил до осени в Царском Селе, встречался с императором. В Тифлисе было известно, что граф Каподистриас настраивает государя выступить в пользу освободительного движения в Греции, и ждали — государь пошлет туда кавказский корпус.

Верховский спрашивал:

— Алексей Петрович, слухи ходят, что государь-император имеет виды перебросить вверенный вам корпус на греко-турецкую границу?..

— Ничего определенного. Лайбах ничего не прояснил. Каподистриас, кажется, сдал свои позиции. Вряд ли государь выступит, — отрывисто отвечал Ермолов, морщась от соприкосновения рукавицы.

— Но все еще может измениться, Алексей Петрович,— не отступал Верховский. — Прошу вас снисходительнейше, доверьте мне полк.

— Я послал твое прошение Волконскому, — отвечал Ермолов. — Будем надеяться, что Петр Михайлович пойдет навстречу, — отозвался Ермолов.

— Но Волконский может отказать.

— А все же подождем, Евстафий. Самодовольство всегда успеем проявить.

— Многие свитские горят желанием получить силу, дабы выступить за свободу Эллады, — продолжал Верховский. — Да и все тифлисское воинство живет мечтою о походе в Грецию.

— Вы как сговорились,— буркнул Ермолов,— В Тульчине тоже только об этом и бубнят. И Петербург вновь оживился. Но следовало бы вам. господа знать, что бунт семеновцев ударил по вашим желаниям. Государь напуган — как бы не повторилось греческое «представление». Теперь ему до помощи ли восставшим?! Боюсь, напротив, он хотел бы подавить патриотизм Эллады. Впрочем, независимо от обстановки, Ефстафий, я обещаю тебе.

— Спасибо, Алексей Петрович.

Ермолов взмахом руки отогнал от себя банщика, сказал Верховскому:

— Вели-ка своему беку, пусть «слезгинит» на мне. Амулат, лежавший рядом, надменно усмехнулся.

Вспышкой гнева заволоклись его черные живые глаза. Генерал ставил его в положение холуя-банщика. Только нищие татары занимались столь унизительным делом — массажировать тела господ, а Амулат-бек — сын знаменитого Гасан-хана! Ермолов видел внутреннюю борьбу, происходящую в беке, и с любопытством ждал: унизится ли горец.

— Ну, так я жду, аманат, — ухмыльнувшись, напомнил Ермолов.

— Как вам будет угодно, ваше превосходительство, — натянуто вежливо отозвался Амулат. — Я рад, что мне выпала столь великая честь: топтать ак-пашу.

— Приступай без острот, аманат, — приподняв голову, сказал командующий. — Мог бы попросить и другого, но обратился к тебе лишь потому, что ты много легче другого да и пляшешь лучше. Ну!

— Пригласите музыкантов, ваше превосходительство! — капризно потребовал бек.

Все засмеялись. Выдумка Амулата понравилась и Ермолову.

— А ну, Воейков, кличь двух-трех грузин с пищалкой и бубном.

Вскоре в баню вошли и сели на корточках у порога трое музыкантов. Воейков велел им играть лезгинку. Как только они заиграли, Амулат вскочил на широкую спину командующего и в такт музыке начал двигать босыми ногами.

— Молодец, бек... молодец, — покряхтывая, выговаривал Ермолов. — Усердие твое будет замечено. Живей, живей, не бойся.

Через минуту Ермолов стряхнул с себя танцора, слез в каменный бассейн и начал плескаться в горячей воде. Омывая ладонями грудь, мускулы рук, шею, весело позвал:

— Подойди, Валерьян! Не кричать же мне через всю баню!

— Я вот он, Алексей Петрович, — натянуто улыбаясь, Мадатов приблизился к бассейну, Ермолов насторожился.

— Бани тифлисские, говорю, несравненны. Ни в Москве, ни в Петербурге таких не сыщешь.

— Да, да. Я тоже об этом, — скороговоркой согласился усач и поежился от того, как пристально его разглядывал Ермолов.

— Нут-ка, господа, занимайте мое место, — предложил командующий и, выйдя из большой каменной колоды, сказал Мадатову: — Пойдем-ка, Валерьян, выкурим по трубке.

За ними было увязались Воейков, Верховский и другие офицеры, но Ермолов остановил их. Едва генералы вышли в раздевалку, слуги подали им широченные турецкие халаты и туфли без задников. Несколько лакеев бросились в предбанник, в боковую комнату, где был накрыт столик. Ермолов и Мадатов прошествовали туда и сели в кресла. Тотчас на столе появилось вино и палочки дымящегося шашлыка.

— А теперь выкладывай, Валерьян Григорьевич, с чего хандришь, волком затравленным смотришь? — потребовал командующий.

— Да ведь мало ли что, Алексей Петрович. Вот недавно пристав ширванский помер. Жалко бедняжку.

— Слышал, — нахмурился Ермолов. — Только не пойму, почему его смерть тебе покоя не дает?

— Да ведь всякое болтают люди. Досплетничались до того, будто бы я его... Будто вместе с ним золотишко Мустафы-хана из Ширвани вывез, а потом, дабы не было свидетелей, отправил его на тот свет.

— Понятно, — отрывисто произнес Ермолов и опять спросил: — Золото не нашлось?

— Да уж ведомо, не нашлось. Но есть какой-то доносчик, который якобы видел как мы с приставом Макаевым ханский дворец обследовали.