Валентин Рыбин - Море согласия

— Кто же он, этот доносчик? — спросил Ермолов, спокойно потягивая из золоченого рога вино.

— Понятия не имею, Алексей Петрович. Кабы знал— иной разговор. Говорят, что комендант Ширзани, Высоцкий...

— Понятно... Ну, а богата ли золотая коллекция Мустафы ?

— Да есть кое-что...

— Ладно, Валерьян, я займусь сам. Подай-ка мне свечку.

Ермолов раскурил трубку, затянулся и окутался белыми клубами дыма.

— Стало быть, хан, кроме своих ног, ничегошеньки не унес? — засмеялся он после продолжительного молчания

— Пусть бы попробовал! — оживившись, хохотнул Мадатов и вдруг невпопад стал рассказывать о перегоне жителей Фитдага в старую Шемаху, дабы не завелись в горах разбойные племена.

Ермолов озорно засмеялся.

Выпив вина и выкурив по трубке, они опять направились в баню, чтобы сполоснуться еще разок.

Часа через два кортеж командующего двинулся к Куре, загрохотал по мосту. Где-то позади, приотстав, играл оркестр. Музыка умолкла, но еще долго слышался лай собак.

Вечером Ермолов принимал гостей. О делах вовсе не хотел говорить. В комнатах командующего витали светские сплетни. Ермолова окружили дамы. Они доставляли ему удовольствие россказнями. То, о чем нельзя было узнать от свитских, знали они. По-свойски откровенничала с Ермоловым вдова Ахвердова. Беседу вела по-французски: иронизировала и кокетничала, В считанные минуты командующий узнал, что в его отсутствие несколько раз наезжал в Тифлис Горчаков и виделся с Мерлиной; бывали балы — у Ховена, Багратиона-Мухранского, Орбелиани, у князя Мадатова. Тут же Прасковья Николаевна смутила Ермолова неожиданным вопросом: почему князь Чавчавадзе отстранен от командования полком.

Командующий холодно пояснил ей, что есть перипетии, кои не доступны даже уму военных, и он, право, не в силах сказать что-либо определенно. Ахвердова погрозила пухлым пальчиком, однако нашла в себе благородство и не спрашивала больше об этом.

Ермолов весь вечер отсиживался в своей комнате, на диване: принимал реверансы и поздравления с благополучным приездом. Все спешили к нему засвидетельствовать свое глубочайшее почтение. Некоторые присаживались тут же, другие, менее знатные по положению, не смели поддерживать какой бы то ни было разговор и отправлялись в гостиную, где за круглыми столиками, у стен, украшенных картинами в позолоченных рамах, пили шампанское и вели светские беседы, Среди прочих в компании и находились приезжие господа — Кюхельбекер и Устимович. Впервые после долгого лечения руки появился в обществе Грибоедов. С лица его не сходила странная торжествующая улыбка; он ненасытно глядел на своих друзей, будто не мог понять — как странно распоряжается судьба. Еще недавно он прозябал в Тавризе, но вот — Тифлис и даже больше: лучшие сыны России, друзья его — с ним.

Поздно вечером, когда Ермолов вышел к гостям, Кюхельбекер, разгоряченный шампанским, вышел на середину залы и с большим чувством прочитал стихи, посвященные командующему. Алексей Петрович, немного смущенный, воскликнул: «Браво!», и остаток вечера провел с компанией Грибоедова.

Разъехались поздно ночью.

На другой день в штаб-квартиру съехались генералы Кавказского корпуса, командиры полков, штабные начальники. В аудиенц-зале командующий вручал награды особо отличившимся по службе.

Вельяминов называл фамилии, коротко говорил о заслугах награжденного. Ермолов прикалывал ордена и медали к мундирам и надевал на пальцы перстни — личные подарки государя. Среди войсковых господ-офицеров получили награды и свитские. Верховскому был пожалован бриллиантовый перстень, Боборыкину — медаль. Совершенно обойдены были командиры полков — 41-го — Аснариус и 7-го карабинерного — Ладинский. Но зато войнесся в герои князь Валериан Григорьевич Мадатов. За особые заслуги перед императором и государством Российским он был награжден орденом Владимира, бриллиантом и крупной денежной суммой. Наградная Мадатова резко отличилась от других аттестаций. Резали слух слова: «героизм, талант военачальника, милосердие...» Хотя ни для кого не было секретом, что путь Мадатова к славе лег через черные делишки, учиненные в ханствах, но кто бы осмелился усомниться в заслугах князя? Ермолов, вручая ему награды, сказал взволнованным голосом: «Не будь таких героев отечества, как генерал Валерьян Мадатов, трудно бы пришлось кавказскому воинству!» Собравшиеся шумно аплодировали. Старик Вельяминов покраснел по самые уши, и Ермолов со злорадством бросал на него взгляды и ждал окончания церемонии.

После вручения наград состоялся банкет, где опять превозносили имя генерала Мадатова. Командующий, как мог, способствовал этому. В тот самый момент, когда были подняты полные бокалы и из конца в конец залы пронесся хрустальный звон, он сказал Вельяминову:

— Ты, Иван Александрович, осведоми меня, не забудь. Говорят, какой-то подлец чернит имя Валерьяна?

Начштаба окончательно смутился.

— Хоть сейчас, Алексей Петрович, — выговорил он недовольно.

— Ну, сейчас, так сейчас, — согласился Ермолов. — Пойдем, пусть без нас пируют, разговляются.

Выйдя из аудиенц-зала, они поднялись на второй этаж и закрылись в кабинете.

— Ну что там, показывай, — попросил Ермолов, усаживаясь в кресло возле окна, через которое струился желтый свет зимнего солнца.

Вельяминов вынул из шкафа дело в серых картонных корках, развернул его и подал командующему. Тот небрежно полистал страницы, остановил взгляд на доносе. Вслух прочитал фамилию:

— Высоцкий.

— Так точно. Подполковник Высоцкий, комендант Ширвани, доносит о непристойном поступке Мадатова,— уточнил начштаба. — Мадатов из Ширвани в Карабах, в свое поместье, переселил до трехсот дворов. Об этом Высоцкий сообщил в письме Наумову, а последний представил сие мне.

— Чего же ты, старина, воду тогда мутишь?! — сразу подобрел Ермолов. — Ну, переселил — что ж из этого! О сокровищах-то в доносе ничего нет.

— Стечение обстоятельств и мои личные выводы, Алексей Петрович, — начал было резюмировать Вельяминов, но командующий прервал его.

— Обстоятельства. Выводы, — пренебрежительно бросал он. — А мои выводы таковы, да и не только мои, но и государевы: князь Мадатов — герой Кавказа, один из самых преданнейших слуг его величества. Что на это скажешь, старина?

— Внешне оно так.

— Да так оно и есть — и внешне, и внутренне, — он помолчал, чувствуя полное удовлетворение от беседы, спросил: — С Ивановым что решили?

— Дознание продолжается, Алексей Петрович. Дело в руках Могилевского.

— Ладно, Александрыч, пойдем к господам. С Могилевским я повидаюсь нынче сам.

И они, выйдя из кабинета, вновь отправились в гостиную, где обедал командный состав корпуса и свитские.