Валентин Рыбин - Море согласия

Муратова:

— Почему он так сказал?

— Сложное дело, Кият-ага,— неохотно отозвался Муратов.— Может, слышал о восстании в Петербурге?

— Слышал, как не слышать...

Муратов поморщился, потянулся за пиалой.

— Новый царь, Николай, подозревает Ермолова в связях с бунтарями. Целая комиссия рыщет по Кавказу, выискивает людей, которые в тайных обществах состояли. За Муравьевым тоже установлена слежка.

Кият долго молчал. Он не выказывал никакого волнения, только глаза его прищурились и горели злым блеском.

— Что пишет Ярмол-паша? — спросил он и передал письмо Муратову. Переводчик быстро пробежал послание и по-туркменски объяснил:

— Алексей Петрович не скрывает от тебя, что скоро, может быть, покинет Тифлис и место командующего займет другой. Но он говорит: кто бы ни сел на это место — второй, третий или пятый, не они решат дальнейшую участь двух народов туркменского и русского. Мы, говорит, Кият-ага, с тобой положили начало связей: теперь эта связь перерастает в дружбу. Ермолов просит тебя, Кият-ага, чтобы поднял туркменские племена и повел на войну с каджарами.

Муратов свернул письмо и отдал Кияту. Они поднялись, вышли из кибитки и направились к берегу, где полным ходом шла выгрузка привезенных товаров. Басаргин стоял среди туркмен и меланхолично смотрел, как подплывают баркасы и матросы выбрасывают на песок мешки с мукой и пшеном, порох в кулях, дробь в жестяных банках, персидские трофейные замбуреки и ядра к ним, ружья, сабли, копья и даже походные мангалы для приготовления пищи.

— Ну, что, Кият, доволен? — спросил высокомерно лейтенант.

— Доволен, доволен,— грубо отозвался Кият-хан и даже не взглянул на офицера. Он и раньше понимал, а теперь окончательно убедился: существует два мира русских. Одни для Кията — друзья, другие — враги. Басаргина он причислял к врагам.

Весь день от залива в кочевье шли обозы с провиантом и оружием. Шли, раскачиваясь, верблюды, тарахтели большеколесые арбы. Как только выгрузка закончилась, Басаргин сел на последний баркас и уехал на корабль. Вскоре шлюп поднял паруса и удалился из залива.

Солнце клонилось к закату. Дул легкий ветер. Басаргин сидел а плетеном кресле на палубе, говорил сидящему напротив мичману Николаеву:

— Паскевич не такой дурак, как Ермолов. Этот с дикарями шашни заводить не станет. Сечь их надо, а не хлебом подкармливать, Да ведь и пользы-то от них, как от воробьев,

— Политика, Григорий Гаврилыч,— весомо ответил мичман.— Как государь захочет, так и будет.

— При чем тут государь?! — возмутился Басаргин.— Если б Ермолов не выдумал хивинскую экспедицию, царь и не знал бы о существовании этих кочевников. А теперь поди ж ты, Ермолов добился, что русские купцы с кочевниками торги ведут. Смехота, ей-богу. Хоть бы ради солидности постыдились.

— Что верно, то верно,— подтвердил мичман.— Солидности никакой.

Басаргин брезгливо посмотрел на чуть видневшийся берег:

— Вот она, землица песчаная: возьми ее за рубль двадцать!

Подшучивая над всеми и вся, кочевниками, наместником Кавказа в вольнодумцами, они дотемна не покидали палубу. С вечера началась качка, пришлось обоим уйти в каюту.

Глубокой ночью шлюп прошел мимо лесистой Потемкинской косы и вошел в Астрабадский залив. На рассвете подплыли к острову Ашир-ада. Навстречу из камышовой лагуны сразу, будто вылетела целая стая лебедей, выскочило на простор множество киржимов. Туркмены восторженными криками приветствовали русский корабль. С борта Басаргин увидел на острове табун лошадей и несколько юрт. «Уже затаились, готовясь к нападению»,— подумал с неприязнью лейтенант. И вдруг он увидел впереди, у самого берега, бриг «Гашим» купца Мир-Багирова, окруженный туркменскими судами. Среди сгрудившихся плоскодонок выделялась окрашенная в оранжевый цвет теми. Сначала лейтенант подумал, что иомуды завели торги с купцом, но, приблизившись, увидел в лодках людей в луками и ружьями. Похоже было на то, что бриг «Гашим» пытался вырваться из плена, но его не выпускали. Басаргина обуял гнев:

— Ты посмотри, до чего дошло?! — возмутился он.— Эти дикари осмелились напасть на русского подданного!

Шлюп бросил якорь в пятидесяти саженях от сгрудившихся судов. Лейтенант с мичманом и десятью матросами отправились в баркасе к оранжевой геми. На этой двухмачтовой персидской лодке он ожидал увидеть предводителя отряда и выяснить, что произошло, почему неистовствуют туркмены. Басаргин не ошибся. Подплыв вплотную, увидел на борту геми Якши-Мамеда. Поднявшись на судно, лейтенант поздоровался, оглядел туркменских моряков. Официально спросил:

— Доложите, что здесь у вас происходит? Насколько я понимаю, командующий Кавказа обратился к вам за помощью выступить против персиян, а вы захватили судно русского подданного.

Якши-Мамед в кавказском бешмете е газырями, пистолетом за поясом и в черной островерхой шапке был похож на завзятого атамана. Он нисколько не растерялся перед русским офицером. Наоборот, попросил говорить не столь громко и сначала выпить, по обычаю гостеприимства, чай. Басаргин от чая отказался и еще раз настоятельно потребовал объяснить, почему захвачен русский корабль.

— Бриг «Гашим» мы пока не трогали и не посмеем подняться на его палубу,— заявил Якши-Мамед.— Я три года жил среди русских и знаю, что можно, чего нельзя. И я знаю, господин лейтенант: если на русском судне находится наш общий враг, то хозяин судна должен выдать его.

— Позвольте, какой враг? — удивился лейтенант.— Кто такой? Если это действительно так, мы тотчас возьмем его под арест.

— У Багир-бека прячется его родной брат Мир-Садык. Он бежал из Астрабада, потому что узнал заранее о нашем нападении. Есть слухи, что благодаря ему Мехти-Кули-хан бежал в Мазандеран и оставил город на попечения Бедиуз-Замана.

Кеймир, стоявший рядом с Якши-Мамедом, выступил вперед, сказал требовательно:.

— Мир-Садык — мой кровный враг, Он клятвопреступник. Ты отдашь мне его, урус-хан?

— Но-но,— отстранил рукой наступавшего пальвана Басаргин.

— Отойди, Кеймир,— сказал Якши-Мамед.— Пусть лейтенант пойдет со своими матросами и возьмет каджара.

Русские спустились в баркас, поплыли к купеческому судну. Киржимы расступились, освобождая путь. Лейтенант первым поднялся по веревочной лестница на палубу. 3а ним — все остальные, Басаргин приказал мичману и рядовым остаться на палубе и поддержать порядок, а сам спустился вниз — в каюту. Заломив шапку и поправив бакенбарды, постучал:

— Багир-ага, сукин сын, ну-ка открой — это я. Басаргин! — крикнул он требовательно, но весело, обещая, что ничего плохого не сделает.

Дверь тотчас отворилась. Багир-бек, в белом аба (Аба — плащ без рукавов) и круглой шапке, шагнул навстречу гостю.