Валентин Рыбин - Море согласия

Увидев командующего, приезжий прибавил шаг, заулыбался, у Ермолова отлегло от сердца.

— Ну, скорей, скорей! — позвал он радостно и стиснул плечи Александра Сергеевича в могучих объятиях. — Говори, не тяни. Зачем приехал?

— Жаловаться, Алексей Петрович...

— На кого? — командующий засмеялся. — На Аббаса-Мирзу? На Фетх-Али-шаха?

— На Вельяминова...

— На этого жалуйся сколько хошь. Этот свой — весело заговорил генерал, увлекая приезжего за собой в коридор и дальше в кабинет. Там он усадил Грибоедова на диван, сам сел напротив, в кресле.

— Ух, как ты меня напугал, — признался Ермолов.. — В таких случаях надо раньше сообщать, что едешь, а потом уж самому врываться... Ну так... Сперва ответь мне — как дела в Персии...

— С этого и хочу начать, Алексей Петрович...Угроз со стороны шаха пока нет. Напуганы чем-то: и Аббас и сам шах... Вовремя вы развенчали персидский двор с Шекин-ским ханством...

Ермолов тщеславно улыбнулся. Грибоедов продолжал:

— После того, как родственники Исмаил-хана побывали в Султаниэ у шаха, все переменилось. Думаю, все-таки, ликвидация Шекинского ханства сыграла большую роль. Фетх-Али-шах тотчас пошел на уступки, пленных согласился вернуть. А что касается границы — кукиш кажет. Думает сыскать у нашего государя-императора милости. Надеется, что вернет он — и Ширван, и Баку, и Гянджу...

— Пусть надеется, — сказал с усмешкой Ермолов и спросил: — Ну, а зачем жалуешься на Ивана Александры-ча, не пойму что-то?

Грибоедов смущенно ощупал пятерней скулы, заговорил спокойнее:

— Это даже не жалоба, Алексей Петрович... Посудите сами... Симон Мазарович, отправляя меня в Тавриз, говорит: «Александр, ради бога, любым путем, любыми средствами постарайся как можно больше вызволить наших людей из персидской неволи». Я приезжаю в Тавриз, веду сражение с Аббасом за каждого пленного в отдельности. С трудом уговариваю самих пленных, чтобы возвращались на родину... Многие из них ведь бывшие дезертиры: боятся возмездия. Словом, заручился за дальнейшее благополучие каждого из ста шестидесяти, привезенных мною в Тифлис. А у Вельяминова — свое. Начал расследование, кто каким путем оказался у персов. Человек сорок уже сидят в Метехи, да и других ожидает не лучшая участь. Если не острог, то — крепостными в имения пойдут. Совесть мучает, Алексей Петрович. Пусть восторжествует справедливость!

— Перед кем тебя мучает совесть? — спокойно спросил Ермолов. — Перед теми, кто в бою предал своих друзей-товарищей и перешел на сторону врага? Слишком дорого нам обошлось их предательство. Сотни русских героев-солдат сложили свои головы из-за этих негодяев... Я не разделяю твоих симпатий к таковым...

— Но не все такие, Алексей Петрович! — воскликнул в отчаянии Грибоедов. — Есть — не по своей воле попали туда!

— Не кипятись, не кипятись, — остановил его Ермолов. — Прекрасно понимаю, что здесь задето самолюбие, честь твоя дворянская...

— Я не о чести, о справедливости...

— Извольте не перебивать... дайте высказаться, — повысил голос Ермолов и на мгновение смешался: дверь отворилась, вошел адьютант.

— Что сказать господам?.. Они все еще за столом...

— Скажите, что отъезд отложен на завтра...

Когда адьютант удалился, Ермолов с прежней вежливостью сказал:

— Обещаю тебе, Александр, лично заняться пленными. Можешь не сомневаться, все будет по справедливости... Не вешай носа...

Грибоедов улыбнулся. Командующий попросил его, чтобы выкладывал все, что есть на душе. Завтра будет поздно, завтра — в дорогу...

Весь день провели вместе. Разговаривали о Персии, о действиях англичан и прохаживались не спеша по двору крепости, по Андрей-аулу. Останавливались, заговаривали с кумыками. После полудня, малость отдохнув, играли в бильярд в офицерском собрании. Ужинали с ромом. Командующий объявил Грибоедову, что завтра непременно выедет, а ему советовал отдохнуть как следует и уж потом возвращаться в Тифлис. Дипсекретарь добивался письменного распоряжения насчет некоторой милости к пленным, но Ермолов ворчливо сказал:

— Словесно передашь, чтобы по всей справедливости... Иван Александрович поймет...

Утром, в потемках, Ермолов обнял сонного дипсекретаря и сел в дрожки. Рядом с командующим примостился Каминский. Генеральский кортеж двинулся к морю, в Тарки...

Рассвет и солнце встретили уже далеко от «Внезапной». Чтобы не было скучно, Ермолов расспрашивал гостя про Оренбург. Каминский с некоторым стеснением, но весьма охотно отвечал на все вопросы кавказского командующего...

— Балуют кайсаки? — спрашивал Ермолов.

— Еще как! — отвечал гость. — Перед самым нашим отъездом сельцо казацкое распотрошили... Многих уволокли в степи... В Хиву народ краденый сплавляют, меняют на золото... А ихним золотом потом на наших базарах звонят...

— Что же Эссен, посылает карательные экспедиции?

— А то! Бьют косоглазых почем зря, только им — что в лоб, что по лбу. Все одно, своим занимаются. Слухи ходили, его высокопревосходительство, наш командующий, пос ла снаряжал в Хиву... Не знаю — отправил, нет ли...

— Вот как! — удивился Ермолов. — Стало быть твой генерал не дремлет... Не помешал бы он мне со своей экспе дицией. Напугает хана, все дело испортит...

— Ваши-то люди, говорят, уже в Хиве?— спросил Кашинский.

— Говорят, — неохотно ответил Ермолов и спросил в свою очередь: — Эссен о них знает?

— Как не знать... Знает, конечно...

— Ну ладно, наговоримся еще... Вон переправа впере-ди показалась...

На берегу Сулака толпился народ. В основном — кумыкские миряне с женщинами, детьми. Тут же крытая фура с ранеными солдатами. Ермолов, пока дрожки и коней заводили на паром, беседовал с солдатами:

— Откуда?— спросил он унтера с подвязанной рукой.

— С Гимров, ваше высокопревосходительство...

— Бои опять, что ли?

— Да нет... Особенных баталий не бывает... Но спускаются по ночам с гор, налетают, как разбойники... Раз, раз саблями, и айда назад...

— Не холодно в палатках?

— Покуда нет, ваше высокопревосходительство... терпимо...

— К зиме замирим всех, — пообещал генерал. — Зимовать будем в казармах...

На вторые сутки свита Ермолова приехала в Тарки. Небольшой городок был расположен по склону до самой вершины горы. Вверху маячила крепость «Бурная». Пристань у городка была заставлена парусниками. Десятки кораблей «везли сюда боеприпасы и продовольствие. Отсюда патроны, порох, ядра, хлеб отправлялись в действующую армию. Здесь же, рядом с русской крепостью, лепился чер-тог шамхала. Фортификационными работами на крепости руководил полковник Верховский. Командующий направил дрожки прямо к нему и застал его в штабе строительного батальона.

Верховский был из тех офицеров, кому командующий позволял называть себя запросто — Алексеем Петровичем. Еще в войну с Наполеоном Ермолов отличил и приблизил его к себе. Теперь полковник стоял в горстке преданнейших друзей командующего, вместе с Воейковым, Бо-ворыкиным, Муравьевым, Мазаровичем, Мадатовым, хотя люди эти были далеко не равноценны.