Валентин Рыбин - Море согласия

— Откуда ты такой? — Из Гасан-Кули.

— Это где?

— На той стороне моря.

— Аллах, берекет... Вот ты, оказывается, откуда! Ты сын того туркмена, который приехал к Ярмол-паше?

— А ты откуда знаешь?

— Меня везли следом за вами. Только со связанными руками. От Дербента до самого Тифлиса я чувствовал на себе дуло пистолета.

Амулат привирал. Пленение его выглядело не столь романтично. Расскажи он правду о себе, заложники узнали бы довольно прозаическую историю, Амулат-бек при ходился зятем шахмалу Мехти-хану, который с помощью русских отобрал ханство у Ахмед-хана Аварского. Но младший бежал в горы, Амулат-бек по знатности своей претендовал на ханский престол в в течение всего 1819 года совместно с Ахмет-ханом нападал на русские посты. Он мстил за погибшего отца, но истинной его целью бы ло прогнать своего тестя шамхала, самому утвердиться на его месте. Активные действия отряда Амулата продол жались до зимы, пока у Акуши не появился Ермолов. мандующий поручил полковнику Верховскому во что бы ло ни стало изловить Амулат-бека в устроить показа тельную казнь. Узнав о готовящейся операции русских, Амулат струсил: спустился со своим отрядом е гор и предстал перед лагерем Верховского с поднятыми руками.

В первый же день Амулат приблизил к себе Якши-Мамеда: туркмен по возрасту подходил ему в товарищи, все остальные были моложе.

Началось в того, что Амулат спросил, кто спит в уг лу. Им оказался пятнадцатилетний Эквер — сын шемахин ского хана. Амулат приказал ему перенести свою постель на другое место, а сам занял его синюю кровать. Тут же выдворил аманата с соседней койки и расположил на ней Якши-Мамеда. Аманаты молча повиновались беку. Поль-зуясь их робостью и своей славой, он тотчас велел учредить дежурство подачи ему пищи. Каждый, в порядке стоявших кроватей, должен был приносить ему завтрак, обед и ужин из столовой.

Аманаты терпеливо стали выполнять его требования. Якши-Мамеда он не трогал. Видимо, побаивался. Единственное, что он поручал ему — это осматривать подарки, какие присылали аманатам их родственники. Если аварцу что-нибудь нравилось из приношений, он забирал себе и обещал непременно возместить вдвойне.

Командовал аманатами прапорщик Данильковский — ярый службист, недавно повышенный в звании за свое усердие из унтер-офицеров. Но даже ему Амулат дерзил: не хотел заниматься строевой подготовкой, не любил сидеть с арифметикой, которая совершенно не шла ему на ум. Пренебрегал он и русским языком. Прапорщику он заявил: «Я научился говорить по-русски, писать для меня будет мой мирза, когда я получу ханство». В том, что каждый из аманатов, по завершении ермоловских наук, будет назначен по меньшей мере ханом, никто из них не сомневался. Так оно и предполагалось. И прапорщий перед каждым занятием твердил заложникам о том, что их ждет впереди. Частенько он журил, когда кто-нибудь совершал непристойный поступок: «Разве повелителю народа, коим ты готовишься стать, достойно такое?» И аманаты с улыбками слушали своего воспитателя, видя себя В недалеком будущем ближайшими помощниками кавказского главнокомандующего.

Большую часть суток аманаты проводили на полковом дворе. Выходить за пределы военного городка самовольно им воспрещалось. Тифлис с его кривыми улочками, высокими домами и саклями на взгорьях, с мутной Курой, многолюдным базаром и замками они видели только утром, когда строем шли на занятия в Благородное училище.

Преподавание тут велось на русском и грузинском языках. Училище посещали в основном дети русских офицеров и грузинских дворян. Накануне отъезда в Персию Грибоедов, по предписанию Ермолова, занимался обследованием училища и предложил внести ряд дополнений в учебную программу. Были введены турецкий в персидский языки и науки: фортификация, геодезия, гражданская архитектура, искусства черчения и танцевания. Наравне со всеми осваивали программу училища и ермо-ловские воспитанники. Неучи и недоучки, они читали по букварю и медленно выводили каракули в тетрадях.

Амулат явно игнорировал всякие науки. Якши-Мамед, напротив, преуспевал. Он жадно схватывал все, чему учили преподаватели. Однако влияние аварца сказывалось.

Однажды после занятий, когда вернулись в казарму, Амулат сказал:

— Сегодня я видел Сафар-вали и договорился заглянуть к нему. Пойдем вместе.

Кто такой Сафар-вали и зачем я нему идти, об этом Амулат не сказал. И на наивный вопрос Якши-Мамеда: как уйдешь, когда не разрешают выходить с полкового двора, ответил:

— Ты говоришь, что хорошо держишься в седле. Но неужели ты считаешь седлом только то обшитое бархатом сиденье, которое кладут на спину лошади? Нет, это не так. Надо научиться вскакивать в седло жизни. Так что, как стемнеет, сразу пойдем.

Якши-Мамед молчаливо согласился, и, едва наступила темнота, они перелезли через каменную стену и зашагали по тесной улочке. Шли в сторону Куры, догадался Якши-Мамед, потому что все сильнее и сильнее слышался шум воды. Наконец, остановились возле двух высоких домов. Сводчатый вход между ними вел во двор и заканчивался крепкими дубовыми воротами. Амулат постучал по доскам каблуком сапога. Потом еще раз. Во дворе залаяла собака, и тотчас лязгнул засов. Согбенный старичок с фонарем, не спрашивая, откуда пришли гости, пропустил их во двор. Да и зачем было спрашивать, когда всюду: на высоких балконах и внизу, на айванах, сидели люди, пили чай и курили кальян. В неярком свете фонарей клубился ядовитый дымок, смешанный с пряными запахами кухни.

Сафар-вали, встретив аманатов, озабоченно засуетился.

— Ва, аллах, где же вас получше усадить? — спросил он сам себя и повел их в комнату, где сидели двое в косматых папахах. Сафар-вали знал, что делал. Эти двое оказались людьми Ахмед-хана Аварского.

— Вай, Заур, ты ли это! — воскликнул обрадовано Амулат. — И ты тоже приехал, Саид, — обратился он к другому, усаживаясь на ковер и подминая локтем подушку. Аварцы покосились на Якши-Мамеда, но Амулат тотчас успокоил их: — Это мой кунак... туркмен. Хочет тоже стать ханом, иметь генеральский чин и получать тридцать тысяч годового дохода, ровно столько, сколько получал от русского царя Ахмед-хан. Ну, говорите, где теперь хан и вспоминает ли обо мне?

— Сказать, что он тебя ждет — значит ничего не сказать, — отозвался Заур. — Ахмед-хан не может без тебя жить. Он давне простил тебе твое малодушие, что ты ушел к урусам.

Амулат смутился и закашлялся: Заур выдал его с головой. Ведь Якши-Мамед еще не успел забыть россказни о том, как пленили бека свои и выдали русским.

— Спасибо Ахмед-хану, — со злостью выговорил Амулат. — Только я пока не желаю возвращаться к нему. Еще неизвестно, отдаст ли он мне ханство, когда уберет шамхала. А через русских я добьюсь власти и чин генерала получу. Так я говорю. Якши-Мамед? — хлопнув по плечу туркмена, спросил он.