Максим Ююкин - Иван Калита

Поглощенный этими мыслями и, как следствие, не замечая ничего вокруг, Дмитрий шел на очередной прием в ханский дворец. В дверях он нечаянно столкнулся с каким-то человеком. Подняв глаза, чтобы извиниться, князь содрогнулся всем телом и непроизвольно отступил на шаг, будто наткнулся на ядовитую змею: перед ним стоял тот, кто не давал ему покоя ни Днем ни ночью, ненависть к кому уже столько лет питала горькой влагой древо его жизни, — перед ним стоял его злейший ворог — московский князь Юрий Данилович! Самоуверенная и даже надменная осанка Юрия, довольная улыбка, поблескивавшая в его бороде, как лесной ручеек среди травы, — все говорило о том, что дела, приведшие князя в Сарай, складывались для него вполне благополучно.

— Ты?! — вырвалось у Дмитрия, и в это мгновение словно горячая струя ударила в мозг молодого князя, наполнив его обжигающим, удушающим жаром. Рука сама собой сжала рукоять меча, и через миг он уже торчал из груди Юрия, лежавшего навзничь на пороге ханской резиденции.

Узнав о произошедшем, Узбек досадливо-презрительно поморщился: опять эти русские князья со своими бесконечными распрями! Они уже переносят их сюда, в Сарай. Но он им напомнит, что лишь великому хакану принадлежит право казнить и миловать! Участь Дмитрия Узбек решил сразу и бесповоротно: подобный самосуд в стенах его дворца — явный вызов ханской власти, какие бы чувства ни двигали убийцей, и наказание за него может быть только одно — смерть. Кроме того, Юрий как-никак был его зятем, и Узбек не смог бы без ущерба для своего достоинства оставить Дмитрия в живых, даже если бы и захотел. Но хан решил повременить с казнью. Наверняка из Москвы скоро прискачут братья убитого, обуреваемые жаждой мести; ради того, чтобы убийца ни в коем случае не избегнул кары, они не поскупятся на щедрые дары. С другой стороны, родные Дмитрия также попытаются смягчить его участь. Так почему бы не сделать вид, что великий хан колеблется с принятием решения по этому делу, снисходя к юношеской горячности тверского князя, и не предоставить обеим княжеским семьям вволю состязаться друг с другом в попытках склонить хана на свою сторону, тогда как самому Узбеку останется лишь до последнего подогревать их рвение туманными обещаниями и пополнять свою сокровищницу все новыми и новыми подношениями? Это как игра в кости — вот только игроки не будут знать, что исход партии предопределен заранее. Узбек живо представил себе будущее представление — ему было легко это сделать, ведь нечто подобное почти непрерывно разворачивалось при его дворе, — и даже засмеялся от удовольствия, потирая свои пухлые, украшенные огромными перстнями руки.

В день похорон Юрия людей в Кремль понабилось что зерен в амбар после окончания жатвы. Февральский день был суров, как задубевшая шкура; в застывшем морозном воздухе лениво скользили редкие пушистые снежинки. На площади перед княжьими хоромами не то что протолкнуться — и вдохнуть-то полной грудью мудрено: не каждый день провожают в последний путь князя, да еще разбойничьи зарезанного, точно странника на лесной дороге.

Москвичи народ жалостливый: ради мученически-нелепой смерти князю в одночасье забылись и свирепость его, и поборы лютые, и страшный бортеневский разгром, после коего во многих семьях не дождались домой кормильцев, и многое иное. Плачут-убиваются бабы, стирая крупные слезы с раскрасневшихся на морозе щек.

— Ох, князюшко ты наш, осиротели мы без тебя! Покинул ты нас до сроку, до времени! — стягами полощутся над толпой горькие причитания.

— Странный народ эти русские, — презрительно сощурившись, бросил стоявшим за его спиной приближенным татарский баскак, наблюдавший за происходящим с крыльца своих покоев. — Они убиваются по своему князю, точно по родному отцу, хотя он не принес им ничего, кроме горя, а в злобе не уступал бешеному псу!

Юрий теперь для всех вроде нового Соломона, отец-благодетель. А о том, что пока он то в Орде перед ханом на карачках ползал, то с новгородцами на свеев. Да на чудь ходил, его меньший брат Иван всем на Москве заправлял и через разумность да справедливость его дела и вправду кое-как пошли на лад, добрые москвичи запамятовали: стол-то за Юрием был, ему и честь воздать!

Напирает толпа все сильней, машут ратники плетьми направо и налево — ни дать ни взять попы, святую воду в праздник разбрызгивающие. Только помахали они помахали, да и рукой махнули: сколько ни хлещи все одно толку не будет. Стоит себе сторожа, скучает.

— И чего тут глядеть — хоронить-то все одно в закрытом гробу будут! — проворчал хмурый немолодой мужик, досадуя на жену, ни свет ни заря притащившую его на такую стужу, чтобы встать поближе, на себя, за то, что подчинился глупой бабе, а заодно и на весь белый свет в придачу.

— Это еще почему? — недоверчиво осведомились сзади.

— Димитрий-то ему голову надвое рассек, вот и смекай, сподручно ли будет ее напоказ выставить, — убежденно изрек мужик, притоптывая на месте для согрева.

— Бреши боле! — с презрением отозвался чей-то настуженный дырявый баритон. — Он его прямо в сердце хватил, от знаючих людей слыхал.

Мужик хотел что-то возразить, но стоявшая рядом с ним бойкая молодая женщина с соблазнительно припухшими губками смущенно толкнула его локтем:

— Не болтай, чего не ведаешь, не срамись перед людьми.

Тот с оскорбленным видом замолчал. Вдруг толпа содрогнулась и зашевелилась, как огромное просыпающееся животное.

— Несут! Несут! — вспыхнули в передних рядах взволнованные, почти восторженные крики. Взгляды всех присутствующих сосредоточились на крыльце княжеских хором, где началось какое-то движение. Обнажая головы и осеняя себя крестами, люди резко подались вперед: каждый хотел собственными глазами увидеть почившего князя.

— А ну не напирай! Подай назад, черт косматый! О-ох, батюшки, смерть моя пришла! — Жалкие вопли тех, кто оказался слишком сильно зажат сгрудившейся, уплотнившейся человеческой массой, потонули в общем возбужденном гуле. Воины, в два ряда выстроившиеся от крыльца до паперти церкви Михаила Архангела, где должно было пройти отпевание, с большим трудом сдерживали натиск древками своих копий.

У входа в церковь процессию встречал высокий, представительного вида митрополит Петр, за спиной которого теснились несколько незнакомых Ивану священнослужителей.

- Я знаю: горе твое велико; княже, — густым раскатистым голосом сказал митрополит, беря Ивана под руку и сопровождая его в придел храма. — Тяжко найти слова утешения, коим вняла бы душа скорбящая. И все же я попытаюсь...

— Ежели бы он пал на поле брани, как и подобает князю, скорбь моя не была бы столь велика, — печально отозвался Иван. — Но умереть вот так, яко овца под ножом, не успев обнажить меч в свою защиту...