Гусейнкули Гулам-заде - Гнев. История одной жизни. Книга вторая

...Было уже по-весеннему тепло. Воздух чист, а легкий ветерок шаловлив и ласков. В чистом высоком небе яркое, но еще совсем не жаркое солнце. Огненным краем оно касалось макушек минаретов Имама-Резы, мимо которых мы прошли торжественным шагом.

У входа в штаб путь нам преграждает молоденький офицер. Я говорю ему о причине нашего визита.

— Если захотите в пехотный полк,— пояснил нам военный,— то вам надо обратиться к полковнику Джафар-хан-Сагафи, а если в кавалерию,— то к полковнику Исмаил-хан-Бехадеру.

— Мы желаем в кавалерию!

— Понятно. Седьмой кабинет!..

Полковник Бехадер еще совсем молод. Во всяком случае внешне ему не дашь больше тридцати. Большие выразительные глаза, прямой нос, плотно сжатые губы выдают в нем человека волевого, решительного. Он смугл, недурен и оставляет впечатление натуры весьма общительной.

— Я слушаю! — встретил он нас прищурясь.

— Господин полковник, мы желаем служить в кавалерии. Лошади у нас есть. Вот наши заявления.— И я подал ему три листка бумаги.

— Откуда прибыли?— даже не взглянув на нашу писанину, деловито спросил полковник.

— Из Кучана,— говорю я. Аббас и Рамо молчат, переминаясь с ноги на ногу.— Из Курдлеви...

— Из Курдлеви?— полковник сверлит меня взглядом.— Это хорошо. Значит, служить решили? Похвально. Одну минутку!..

Бехадер снял трубку телефона, набрал номер. Быстро приосанился и заговорил чеканным, звонким голосом:

— Алло! Господин генерал? Здесь трое из Курдлеви. Да, в кавалерию. Направить к вам? Слушаюсь!

У ворот резиденции генерала еще более строгий часовой. Он ощупывает нас подозрительным взглядом, будто мы начинены взрывчаткой. Потом долго выясняет: кто мы, откуда идем и к кому идем... Наконец нажимает кнопку. Через минуту в глубине сада показался стройный, подтянутый молодой офицер в хромовых сияющих сапогах, с маузером на левом бедре. По песчаной дорожке он направился прямо к нам.

— Кто это?— успел я спросить у часового.

— Адъютант генерала.

Я удивился, что этот человек показался мне очень знакомым. Где и когда я его видел?

— Вы из штаба?— сразу же осведомился адъютант.

— Да.

— Один из вас пойдет со мной.

К генералу иду я. В саду небольшое аккуратное здание из белого камня. Перед ним выложенный мрамором бассейн с фонтанчиком. На лужайке у бассейна, мягко ступая на желтый песок дорожки, взад и вперед вышагивает Мухаммед-Таги-хан Песьян. Сильный, могущественный, но окруженный со всех сторон густым садом, он, как будто пребывал сейчас в мучительном бездельи и поэтому был страшно зол и готов на всякие злодейства.

Он внешне был красив какой-то могучей красотой, которая вызывает почтение и даже страх перед ее обладателями. Я вытянулся в струнку, приветствуя генерала.

— Вольно! — у Мухаммед-Таги-хана Песьяна приятный бархатный бас.— Что случилось там у вас в Курдлеви?

Генерал обо всем, конечно, информирован не хуже меня. Знает он и про события, разыгравшиеся в нашем полку. Он явно ждал трафаретного ответа. И получил его.

— Хорошо. Я согласен,— вступайте в кавалерийский полк Бехадера. Позвоню в штаб. А за друзей своих вы можете поручиться?

— Могу, господин генерал! — выпалил я.— Как за самого себя!

Знал генерал, что именно так я отвечу и на этот вопрос. Но, как истинный военный он, видимо, любил задавать вопросы, зная наперед, как ответят на них подчиненные.

— Вы свободны! — и генерал зашагал неторопливо по тенистой аллейке.

В штабе нас ждал приказ о нашем зачислении в жандармерию. Причем мне сразу же был присвоен чин старшины и было поручено формирование третьего эскадрона.

Все шло как нельзя лучше. Никто из нас не предполагал, что зачисление в жандармерию настолько простое и легкое дело.

К вечеру мы уже облачились в форму. Она сделала нас удивительно похожими друг на друга. Даже Аббаса от Рамо я теперь отличал с трудом.

— Эх,— размышляю я,— взглянула бы на меня сейчас Парвин!.. Никак не узнала бы она своего Гусо...

По приказу Таги-хана наш полк был расквартирован на южной окраине Мешхеда, у подножья горы Кухе-Сан-ги. Совсем недавно в этих казармах располагались английские войска. Теперь же их мало-помалу теснили от Хорасана. Это уже хорошо! Придет время, господа англичане, мы вовсе выкурим вас из Ирана.

Мне как старшине-ождану была отведена отдельная комната. И зовут теперь меня не Гусо и даже не Гусейн-кули, а Гусейнкули-хан-ождан! Я несу полную ответственность перед высшим начальством за эскадрон. Со всеми вопросами рядовые третьего эскадрона обращаются ко мне, а я — к начальству. Положение у меня, конечно, не завидное. Но есть преимущества — я формирую эскадрон. Дружище Ахмед, Ареф и Мирза-Мамед, будьте уверены, третий эскадрон предан вам!.. Комплектуем эскадрон, главным образом, из потерпевших поражение гилянских повстанцев. Это бывалые, хлебнувшие горя люди, на собственных шкурах испытавшие силу «любви» англичан к местному населению. Оборванные, голодные они с радостью одевают жандармскую форму, и каждый из них готов кое с кем свести свои счеты.

Всех, кто приходит в эскадрон, проверяют Аббас и Рамо. Мало ли кто под видом народного бойца знаменитой гилянской обороны пожелает проникнуть в наши ряды. Время очень смутное, тяжелое и ухо надо держать остро!..

Через несколько дней в третьем эскадроне уже набралось более ста человек. Верных, готовых к любым испытаниям воинов.

Началась напряженная учеба, муштра, боевые стрельбы. За месяц наш эскадрон стал довольно сильным и серьезным войсковым соединением. В хорасанской армии он снискал себе славу надежно обученного, готового к боевым действиям и специальным приказом был назван «Молнией».

Нам были переданы лучшие лошади из других подразделений. Но мой каурый Икбал был все-таки лучшим среди всех скакунов.

— Господин ождан, разрешите обратиться?— в голосе Аббаса плохо скрытая ирония, но я креплюсь: посмотрим, что он будет петь дальше.

— Я слушаю!

— Господин ождан, вот вас зовут Гусейнкули-хан, а отец ваш тоже хан?

Аббас выбрал момент, когда нет никого рядом с нами и шутя, решил пощекотать мое самолюбие.

— Я могу удружить тебе наряд вне очереди! А когда вернешься из конюшни, расскажу тебе не только об отце, но и о матери...

— Премного вам благодарен, господин ождан, но я лучше отправлюсь сейчас в город, если разрешите.— И уже серьезным тоном предложил:— Айда в город! Сегодня же

Ашура!

— А ты что, никогда не видел Ашура?

— Не только я, но и ты не видел. Здесь, дорогой друг, не Киштан, не Миянабад и даже не Кучан. Это — Мешхед

Любопытство берет верх, и мы с Аббасом торопливо покидаем военный городок под горой Кухе-Санги. Через полчаса мы уже находимся в самом центре Мешхеда, на Ба-ла-хиябана, у Медресе-навваба, и наблюдаем траурную процессию фанатиков-шиитов. Ашура — это день, когда по преданию был убит имам Гусейн. И вот уже много веков в знак солидарности с имамом шииты в этот день истязают свое тело: бьют себя цепями, камнями и палками. Рассекают в кровь лица, спины, головы. Зрелище жуткое.