Роман Литван - Мой друг Пеликан

— Модест и не должен, не имеет права ничему верить, он член партии.

— Если бы не ты, — сказал Володя, и голос у него был восторженный и усталый, — я мог просидеть сколько угодно времени. До завтра. До завтрашнего вечера. Такой азарт… Но… Пелик, спасибо, — если б не ты, я бы вообще не попал сюда.

Вернулись в общежитие, возле женского корпуса им встретилась Инна, невзрачная дурочка, подруга Светы. Это была та самая Инна, с которой Володя ехал в электричке в начале весны, когда он спас немца Райнхарда от контролера.

— Из этой рыбы можно приготовить добрую пищу, — сказал Пеликан, обращаясь к Инне.

Она с вниманием повернулась к нему, но потом что-то вспомнила и хотела прошмыгнуть мимо.

— Постой, — сказал Володя. — Где Светка?

— Не знаю.

В этот момент на лестнице со второго этажа показалась Светлана вместе с третьей их сожительницей — полногрудой и упитанной еврейкой Кларой.

Света сделала движение улизнуть.

Но Клара, увидев Володю, пошла им навстречу:

— Дайте сюда, мы сейчас все приготовим, — произнесла она с самым добродушным видом; очевидно, ей не были даны инструкции и, в отличие от Инны, ей нечего было вспоминать.

Пеликан, превратившийся за одно мгновение в угрюмое изваяние, оттаял, благодарно улыбнувшись Кларе и кинув неловкий и заискивающий взгляд в направлении Светы. А та, улыбаясь отрешенно, словно только что заметила молодых людей, спустилась по ступенькам лестницы и поздоровалась, с видимым неприятием прищуривая глаза и вздергивая кверху подбородок.

Пеликан обомлел и потерял дар речи. Володя, посвященный в его переживания, дивился раскручивающейся, будто на экране кино, несуразице.

С одной и с другой, и с любой стороны все происходящее было полнейшей нелепицей. Эта Света, эта коротконогая хитрая носатая, по его разумению третьесортная, девица — по всем внешним и внутренним качествам явно стояла на иерархической лестнице человеческой значимости где-то гораздо ниже уровня Пеликана. Она появлялась неизменно на танцах и всюду на людях вместе с Инной, словно бы состегнулась с ней, всегда они были рядом, так что на ее фоне Света вроде бы сразу выпрыгивала наверх. Как ни заурядна была Света, срабатывал эффект контраста, потому что Инна с ее веснущатым и рыхлым лицом казалась — и днем и при электрическом освещении — сущей уродиной. И что действительно нельзя было не заметить у Светы — кожа лица у нее была необыкновенно нежная, бархатная с непередаваемо здоровым, по-детски розовым оттенком.

Но, на вкус Володи, черты лица и весь ее облик были таковы, что никакой «цвет лица» или любые отдельные детали не могли быть сами по себе сколько-нибудь привлекательными: главную роль играло все в целом впечатление. Но для Пеликана, видимо, этот «цвет лица» затмил все остальное и явился той самой ленточкой, в которую влюбляется дошкольник, в полной уверенности, что влюбился в девочку-принцессу.

Находил ли он в ней ум? Благородство, грацию, изящество? Девичью прелесть? Понимание? Он на самом деле как зеленый юнец уже несколько недель вновь и вновь пытался неуклюже сблизиться с ней, подходил на танцах, иногда она соглашалась протанцевать с ним, иногда — отказывала, никогда не допуская вечерние прогулки вдвоем, что было в порядке вещей у студентов и студенток, намеревающихся сохранить дружеские отношения. Она избегала его. Играла? Или просто не хотела знать? Он уходил на другой конец зала, выходил за колонны, в коридор; курил; страдал молча. Никому и в голову не приходило, что такое может случиться с Пеликаном. Только два человека знали. Александра догадалась почти сразу же, почувствовала, да и никакие увертки не могли обмануть ее, когда Пеликан отступил от регулярных встреч, оборвал их. Володе он сам рассказывал обо всем, изливал душу.

Пеликан и Володя, Света, Клара и Инна шли в торец здания, на кухню.

Клара передвигалась несколько впереди, неся всю необходимую утварь и продукты. Ведерко с рыбой нес Володя; ничего не соображая в готовке, как надо поступить с рыбешкой, сколько и чего добавить, — он шел следом за Кларой, шутил весело и снисходительно, разукрашивая предстоящую процедуру и испытывая к Кларе вполне приязненное чувство, в ответ на ее веселый смех и интерес к его шуткам.

Рядом, на полшага отстав, была Инна, и тоже смеялась, когда слышала смех Володи и Клары. А рядом с ней, также отстав на полшага от нее — иначе не позволяли габариты коридора, — шли Пеликан и Света, которая делала вид, что ловит каждое слово Володи.

— Слишком много народа на одну кастрюлю. Оставим их… Света, давай пока они готовят почитаем стихи… А? — Засунув руки в карманы брюк, Пеликан смотрел себе под ноги: лоб был нахмурен, каждое слово будто с усилием выдавливалось через плотно сжатые губы. — Света…

— Я не хочу, — протяжно, словно в задумчивости, произнесла она.

— Не любишь стихи?

— Люблю. Сейчас не хочу, — Света легко махнула рукой.

— А если я… свои стихи… тебе почитаю.

— Потом…

— Пелик, она стесняется, — сказал Володя, — стесняется сказать, что она не любит стихи; любит прозу.

Он пропустил их вперед, чтобы они лучше его слышали, униженное поведение Пеликана вызвало гнев, направленный на Свету. Все было противоестественно — как если бы Земля завертелась вокруг Луны. Жуткая фигура, подумал он, глядя на Свету сзади.

— Светлана, а что такое проза, — спросил он, — ты кумекаешь? Или еще не доросла до этого открытия, сделанного мольеровским придурком?

— Цес… Цес… Сбавь тон. Ты слишком, — вмешался Пеликан, — напористо… Светлана, остаемся с ними?

— Боря, поступай как хочешь. Я-то при чем?

— И впрямь, — не выдержал Володя, — при чем тут Светка? Впрямь, — неожиданно придрался он к своему слову, разряжая вспыхнувшее было недовольство. — Впрямь — наискось и вкось — сикось-накось — все идет наперекос… Вот вам стихи.

— Бессмыслица, — сказала Света.

— Не скажи, — сказал Володя.

Пеликан молчал.

Впереди них из двери кухни вышла Александра, неся в руке чайник с кипятком. Она прошла мимо, Володя поздоровался, у нее, показалось, увлажненно блеснули непроницаемо темные стекла очков.

Сделалось нестерпимо стыдно. Но Пеликан сам вправе был выбирать — хорошо или бездарно — и он вправе был рассчитывать на искреннюю поддержку друга.

Володя в прошлом пробовал высказать откровенное мнение; Пеликан ничего не хотел слышать неуважительного о своем предмете .

Уху варили весело, в хорошем настроении. Может быть, поэтому она получилась такая вкусная и так порадовала компанию. Даже Света, отбросив фальшивую сдержанность, радостно смеялась, что-то резала, чистила, лезла ложкой в кастрюлю. Шеф-поваром была Клара, добавившая в уху картофель и морковь и лук и специи — намного больше продуктов, чем собственно количество наловленной рыбы. Запах от кастрюли поднимался восхитительный. Случайные люди на кухне принюхивались не без зависти, шутили как-то неуверенно, по-видимому, не прочь были бы присоединиться. У Пеликана и Володи слюнки текли и мутилось в голове от голода.