Николай Ключарев - Железная роза

Когда Масеич вошел в кабинет, Баташев уже закончил что-то писать и посыпал написанное мелким, хорошо прокаленным песком. Капнув сургучом на пакет, он быстро надписал адрес и сказал:

— Немедленно отправить с нарочным брату. Буде если в Москве его нет, без передышки скакать в Петербург.

— Слушаюсь.

Через две недели гонец прибыл обратно. Вскрыв конверт и прочитав ответ брата, Андрей довольно улыбнулся. Иван вполне был согласен с ним, хвалил за предприимчивость и сообщал, что князь Долгорукий легко согласился продать им свой Ермишинский завод.

К письму приложена была купчая, свидетельствовавшая о том, что количество железоделательных заводов, принадлежащих братьям Баташевым, увеличилось еще на один. Правда, Ермишинский завод, построенный Долгоруким вслед за тем, как они возвели свой первый завод на Унже, был небольшим — князь не занимался им, — но его можно было быстро расширить.

В сопровождении Карпухи Никифорова Андрей отправился в Ермишь. Осмотрев завод и отдав нужные распоряжения о его перестройке, он оставил Карпуху присматривать за работами, а сам поехал в Сноведь, где, как он знал, в свое время пробовали искать счастья братья Мяздриковы. На месте бывшего завода стояло несколько ветхих избушек. Жившие в них крестьяне принадлежали мелкопоместному дворянину Семилову, чье имение находилось верстах в пятнадцати от Сноведи. Узнав, что ему дают за Сноведской хутор приличную сумму, тот удивился: кому понадобились эти развалины? Но Баташеву нужны были не избы и не крестьяне, его интересовала земля, хранившая рудные запасы.

Вскоре и в Сноведи застучали топоры лесосеков. Баташев значительно расширил площадку на месте стоявших здесь когда-то небольших домен — по его замыслу, новый завод должен был быть не меньше Гусевского.

Иван Родионович, приехавший на Выксунь с семьей на страстной неделе, был изумлен расторопностью брата. В срок, казавшийся немыслимым, Андрей расширил Ермишинский завод и заканчивал постройку Сноведского. Теперь можно было брать новые заказы.

Пышно отпраздновав пасху, братья занялись делами. Вместе они объехали новые заводы, осмотрели возведенные по замыслу Андрея молотовые и иные фабрики. Увиденным оба остались довольны: работа везде шла хорошо, старший Баташев постарался на славу. Но и Иван не остался в долгу. Когда они вернулись после осмотра заводов домой, он как бы невзначай спросил брата:

— А куда девается вода, что спускают из прудов?

— В Оку течет.

— Много ее зря пропадает.

Андрей взглянул на брата.

— Почему зря?

— Потому, что ее еще раз можно использовать. Там, где она в Оку впадает, плющильную фабрику поставить.

— Дело, братец, молвил. Пусть еще одни валы повертит!

Довольные братья спустились вниз, вышли в парк. Молодые липки стояли еще голыми. В дальних аллеях виднелись люди. Под присмотром садовников они очищали пешеходные дорожки, рыхлили приствольные круги.

Выйдя из парка, Баташевы повернули на тихую улочку, застроенную низенькими бревенчатыми домами. Пасхальные дни еще не прошли, бабы и ребятишки продолжали праздновать — сидели на завалинках. У одного из домов Иван замедлил шаг, придержав брата. Из-за угла доносился мерный женский голос, сказывавший какую-то побывальщину. Андрей хотел было идти дальше, но Иван, с детства имевший пристрастие к сказкам, не пустил его.

— Подожди, послушаем! — шепнул он.

Сказка была знакомой. В ней говорилось о встрече богатыря Святогора с Микулой Селяниновичем.

Когда рассказчица кончила, нежный девичий голос попросил:

— Тетя Дунь, расскажи про Аукалу!

— Да я уж рассказывала.

— Еще послушать охота.

— Ну, так и быть, слушайте.

«Был да жил Аукало — бор-зеленый царь, да Рудица под бором крылася, как встарь. Молодица в новом тереме мила друга стерегла, за стенами искрометными тайну сердца берегла, за валами камня черного, неприступного да гордого. У Рудицы-чаровницы было сердце-то алмазное, тело крепкое, железное, богатырское, серебряны белы рученьки — кого хочешь в плен возьмет, разумком-умом смекалистым крепко бронью окует…»

Плавно льется мягкий грудной голос рассказчицы. Не шелохнутся слушающие ее. Притихли и Баташевы. А сказка своим чередом продолжается:

«Да одна беда жестокая — отродясь Руда безногая, а красавец царь Аукало смертным громом был напуганный. Сыскони они поволили во соседстве дружбой жить, не тужили от разбойничков полюбовниками слыть. Соберется ль туча грозная в синем небе прогулятися, Земля-матушка захочет ли своим видом приубратися, приумыться да понежиться, ясну Солнышку понравиться, царь Аукало в теремок бежит, ко Рудице ко царице, своей радости».

— Вот он какой, Аукало-то!

— Не мешай, Настя!

И вновь звучит сказка:

«Вековечно жить бы, царствовать да любовью наслаждатися, во грозу-бурю Аукале со Рудицею встречатися, да ахти — беда, на свете уже быть так суждено: вечной младости и ласки смертным в жизни не дано! Вот судьбинушка внезапу к ним подкралася разбойницей, приняла себе в подмогу лесосека раболепного, червяка-рудокопица, коваля-колдуна, молотобойца. И не громом — грозой зарницею подкосились сосны зелены, теремок Аукалы со лица земли снесли, обнажили грудь Рудицы-матушки, стали тело рвать ее железное. Богачу же, скряге, хвастаться за гроши его за медные».

— Это о нас с тобой! — Иван весело ухмыльнулся. — Пойдем поглядим.

Женщины в смятении уставились на невесть откуда взявшихся господ. Бежать бы куда глаза глядят, да ноги со страху отнялись.

— Шитьем занимаетесь?

— Девицу к свадьбе готовим.

— К свадьбе? Это которую?

Наташа сидела ни жива ни мертва.

— Чья будешь?

Заробела девка, слова не вымолвит.

— Котровская она. Саламыги Семена, что сгорел на домне.

Иван поглядел на брата:

— Был такой случай.

Андрей вспомнил, что именно об этой девке шел у него разговор с парнем, показавшим руду на Велетьме.

— Как звать тебя, красавица?

— Натальей ее кличут, барин.

Андрей пристально взглянул на девушку. «Ничего, не плоха, — подумал. — Губа не дура у парня».

— Значит, к свадьбе шьете? На, держи от меня!

Золотой, тихо звякнув, упал к ногам Наташи.

Проводив взглядом господ, бабы загалдели.

— Ой, беда будет!

— А ты покличь ее!

— Ништо, милостиво обошлись.

— Никак, золотой? Вот, Наташка, тебе и приданое!

— Эко счастье какое! Да ты бери, дура, не украла, чай!

Свернув шитье, бабы заторопились по домам, рассказать о случившемся. Такое не часто бывает, чтобы барин на свадьбу золотой дарил! Раз в сто лет случается — как тут промолчишь!

Пошла к себе и Наташа. Села у окна, стала поглядывать, не появится ли Василий. Хотелось поделиться происшедшим, спросить, к радости или к горю подарок барский. Недолго осталось до троицы. На троицу свадьба. Скорей бы уж!