Жюль Верн - Михаил Строгов

Альсид Жоливэ тут же вступил в переговоры со старым матросом и попросил у него для себя и своего спутника разрешения пройти на плот, соглашаясь заплатить любую цену, какую только тот запросит.

— Здесь не платят, — степенно ответил ему старый матрос, — здесь рискуют жизнью — и только.

Оба журналиста взошли на плот, и Надя видела, как они устраиваются на носу.

Гарри Блаунт по-прежнему оставался тем холодным англичанином, который за весь переход через Уральские горы едва ли хоть раз заговорил с нею.

Альсид Жоливэ казался серьезнее, чем обычно, и нельзя не признать, что серьезность эту оправдывали весьма серьезные обстоятельства.

Итак, француз уже расположился на носу плота, когда почувствовал, как кто-то тронул его за руку.

Он обернулся и, узнав Надю, сестру Михаила Строгова, царского гонца, чуть было не вскрикнул от удивления, но сдержался, видя, что девушка поднесла к губам палец.

— Пойдемте, — сказала Надя.

И Альсид Жоливэ, подав Гарри Блаунту знак идти следом, с видом полнейшего безразличия пошел за девушкой.

Но если встреча с Надей на плоту журналистов очень удивила, то удивлению их не было границ, когда они увидели Михаила Строгова, которого никак не ожидали найти живым.

Михаил Строгов при их приближении не шевельнулся.

Альсид Жоливэ повернулся к девушке.

— Он вас не видит, господа, — сказала Надя. — Татары выжгли ему глаза! Мой бедный брат слеп!

Чувство горячей жалости отразилось на лицах Альсида Жоливэ и его спутника.

Минуту спустя оба они, подсев к Михаилу Строгову, жали ему руку и ждали, когда он с ними заговорит.

— Господа, — вполголоса произнес Михаил Строгов, — вы не должны знать, ни кто я, ни зачем я приехал в Сибирь. Прошу вас сохранить мой секрет. Вы обещаете?

— Слово чести, — ответил Альсид Жоливэ.

— Слово джентльмена, — присоединился Гарри Блаунт.

— Хорошо, господа.

— Не могли бы мы быть вам полезны? — спросил Гарри Блаунт. — Хотите, мы поможем вам выполнить вашу задачу?

— Я предпочитаю действовать один, — ответил Михаил Строгов.

— Но ведь эти негодяи выжгли вам глаза, — сказал Альсид Жоливэ.

— У меня есть Надя, и ее глаз для меня достаточно.

Через полчаса плот, покинув малую гавань Лиственичную, вошел в реку. Было пять часов вечера. Наступала ночь. Она обещала быть очень темной и очень морозной, ибо уже сейчас температура опустилась ниже нуля.

Альсид Жоливэ и Гарри Блаунт, пообещав Михаилу Строгову хранить секрет, остались подле него. Меж ними завязался тихий разговор, и слепой, узнав новые сведения, смог составить себе точное представление о состоянии дел.

Было очевидно, что в настоящее время татары брали Иркутск в кольцо, причем все три их колонны объединились. Тем самым не приходилось сомневаться, что эмир и Иван Огарев находились вблизи столицы. Но чем объяснить стремление царского гонца поскорее попасть в город — теперь, когда он уже не мог передать Великому князю письмо императора и не знал его содержания? Этого Альсид Жоливэ и Гарри Блаунт не понимали, как не понимала и Надя.

Впрочем, речь о прошлом зашла лишь тогда, когда Альсид Жоливэ счел своим долгом сказать Михаилу Строгову:

— Мы должны принести вам наши извинения за то, что в Ишиме перед расставанием не пожали вам руки.

— Нет, вы были вправе счесть меня трусом!

— В любом случае, — добавил Альсид Жоливэ, — вы великолепно огрели этого негодяя кнутом по лицу, он долго еще будет носить эту отметину!

— Нет, не долго! — спокойно ответил Михаил Строгов.

Спустя полчаса после отплытия из Лиственичной Альсид Жоливэ и его компаньон были в курсе тех жестоких испытаний, через которые прошли Михаил Строгов и его спутница. Им оставалось лишь восхищаться силой духа девушки, сравниться с коей могла только ее преданность. А касательно Михаила Строгова у обоих возникла та же самая мысль, которую высказал в Москве Царь: «Это настоящий мужчина!»

Плот быстро плыл среди льдин, увлекаемых течением Ангары. По обеим сторонам реки раскрывалась движущаяся панорама, и в силу оптического обмана казалось, будто на месте остается сам плот, перед которым под разными углами разворачивается галерея живописных картин. То это были высокие гранитные скалы странных очертаний, то горловина дикого ущелья, откуда изливалась бурная речка; иногда проплывала широкая поляна с дымившейся еще деревней, потом шли густые сосновые боры с рвавшимися наружу яркими языками пламени. Но если следы татарского присутствия бросались в глаза повсюду, то самих татар пока не было видно, ибо основные их силы сошлись на подступах к Иркутску.

Все это время странники продолжали громко читать свои молитвы, а старый матрос, отталкивая багром слишком близко прижимавшиеся льдины, неизменно удерживал плот посредине стремительного течения Ангары.

В восемь часов вечера, как и предвещало мрачневшее небо, всю местность окутала глубокая тьма — в часы новолуния появляться над горизонтом ночное светило не собиралось. Берегов с середины реки не было видно. Прибрежные скалы скрывались за тяжелыми, почти застывшими на месте облаками. Временами с востока долетали порывы ветра, словно испускавшего дух над узкой долиной Ангары.

Планам беженцев темнота могла только способствовать, и очень существенно. В самом деле, хотя татарские аванпосты и располагались скорее всего по обоим берегам реки, у плота оставались серьезные шансы пройти незамеченным. Сомнительным казалось и то, что осаждающие захотят перегородить реку выше Иркутска, ведь они уверены, что русские не ждут помощи с юга. К тому же в ближайшее время такое заграждение может поста вить сама природа, сковав морозом громоздившиеся между берегами льды.

Теперь на плоту царила полная тишина. С той поры, как он поплыл вниз по реке, странники, продолжая молитвы, перешли на шепот, который не мог достичь берегов. Вытянувшись на настиле плота, беженцы силуэтами своих тел почти слились с ровной горизонталью вод. Старый матрос, улегшийся на носу вместе со своими людьми, только отталкивал шестом льдины, а это не создавало шума.

Само движение льдин могло считаться благоприятным обстоятельством, если бы не грозило превратиться в непреодолимое препятствие на пути плота. И в самом деле, пока тот плыл одиноко по свободной воде, его легко было разглядеть даже сквозь густую тьму, в то время как теперь он сливался с другими движущимися массами разной величины и формы, а грохот сталкивающихся льдин перекрывал любые иные подозрительные звуки.

Все вокруг пронизывал жуткий холод. Беженцы, не имевшие иного укрытия, кроме нескольких вязанок березовых сучьев, страшно мерзли. Они жались друг к другу, чтобы хоть как-то согреться. Этой ночью температура должна была упасть до десяти градусов мороза. Даже слабые порывы ветра, долетавшие сюда через заснеженные вершины восточных гор, больно кусали щеки.