Б. Дедюхин - СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ

– Истинно, истинно, святитель! Как славно слышать мне тебя и как верно сказано в Писании: «Вы – соль земли. Если же соль теряет силу, то чем сделаешь ее соленою?»

– Божиим позволением и твоей, государь, поддержкой. Бог дает тебе власть, ты должен использовать ее во имя блага подданных. Спасешь державу – спасешь и душу свою. Благословляю тебя, сын мой! – И митрополит трижды почеломкался с Василием Васильевичем, который был растроган до слез, а покидая палаты владыки, думал: «Как верно это – что Бог ни делает, все к лучшему!»

В честь митрополита Исидора великий князь дал пир, который длился три дня.

Званых было многое множество: все князья русские – великие, удельные, служилые, все лепшие бояре и воеводы, главы всех русских епархий, духовенство, иноземные послы и посланники, купцы, знатные придворные изографы и здатели [98] Здатель-созидатель, строитель церкви, монастыря. каменных церквей.

Епископ Иона, чье имя в переводе на русский значило «голубь», кроток был, необидчив и миролюбив. Он на правах местоблюстителя митрополичьей кафедры занимал в Кремле монастырское подворье, но с приездом Исидора отправил свое имущество в Рязань, куда возвращался епископствовать. В день приезда в Москву он передал Исидору митрополичью печать и ризницу с утварью и драгоценностями, а также все договора с князьями о церковных владениях, которые были разбросаны по всей земле Русской. Митрополиты на Руси пользовались не только высшей церковной властью, но имели значительные земельные и имущественные владения. С тех пор как Андрей Боголюбский положил начало церковной собственности, пожаловав Успенскому собору во Владимире целый город Гороховец со многими селами, владения церкви стали быстро расти и приумножаться. Для обслуживания этих владений имел митрополит множество бояр и дворян, своих придворных и даже свой полк ратников.

Исидор то литурговал в Успенском или Благовещенском соборах, то пировал с великим князем, то беседовал с членами семьи Василия Васильевича, производя на всех неизменно самое благоприятное впечатление. Иона терпеливо выжидал, когда выберется у митрополита свободная минута, чтобы посвятить его в тонкости русской церковной жизни.

Как-то сразу после обильного застолья Исидор спросил нечутко:

– Скорбишь и сокрушаешься, наверное, что расстаешься с полновластным управлением и мне, пришлому, все даришь?

– Не скорблю, но сердцем болею, да-а,- печально согласился Иона.- Свой дар я навеки передал, как и всего самого себя, на служение Богу и Его Православной Церкви. А она нынче в запустении… Как не болеть. А ты, слышал я, в долгий отъезд готовишься?

– Присутствовавший при этом великий князь насторожился: – Покидаешь нас, владыка? Почему?

Исидор словно бы смутился, не сразу отвечал и неохотно, даже как бы с досадой, покосился на Иону – дескать, зря тот затеял разговор:

– В Италии готовится Восьмой Вселенский Собор, я зван на него, и это почет не только мне, но и всей Русской Церкви.

И тут открылось, что Иона не такой уж и голубь:

– Не всякое собрание архиереев есть Собор. Вселенский Собор не может мудрствовать и отступать от истины, иначе это не Собор, а простое собрание.

– Кто же собирается от истины отступать? – обиделся Исидор – Не я же и не наша Православная Церковь!

– Значит, выходит, папа римский отступит, предаст свою веру латинскую и по-нашему креститься начнет?

– Я надеюсь на это.

_- Суетна надежда сия! – открыто сдерзил Иона

Великий князь слушал со все растущим недоумением. Вмешиваться поостерегся, но вечером призвал боярина Василия.

– Все ли ты, Полуект Море, обсказал мне о своем хождении к Мраморному морю?

– Из того, что сугубый интерес для тебя может иметь, разве что владыка Исидор был до поставления игуменом константинопольского монастыря Святого Димитрия и по поручению императора ездил его послом на Базельский Собор.

– Значит, он уже побывал в Италии, а молчит,- прикидывал Василий Васильевич, еще не зная, как к этому отнестись.

– Молчит, потому как знает, что ты спросишь: «А зачем ты ездил?»

– Да, да, зачем?

– Чего не вем, того не вем, но мыслю, что с потайкой тут дело, чую, замысливается что-то греками, а что – не прознал, уж не прогневайся.

При новой встрече с митрополитом Василий Васильевич обронил невзначай словно бы:

– В незнаемую землю, по неведомым дорогам надо ли без нужды ехать?… Какая она, Италия, с верой папской, с порядками заморскими? Такой ли у них уклад жизни, как у нас?

Исидор метнул на великого князя взгляд, в котором еле просматривалась снисходительная усмешка:

– И земля латинская мне знаема, и дорога туда ведома. А порядки заморские – всякие, уклад жизни иной, государь. Я собирался все сказать тебе, да случай не подворачивался, об одном их обычае, который перенять не грех. Вот ты держишь рядом с собой охрану, а послов своих наделяешь грамотами. Зачем? Император итальянский и папа римский иначе поступают. Они окружают себя людьми как бы просто празднолюбцами, мужиками и женками. Но это не простые мужики и женки – они охрана, они порядок, если понадобится, наводят словно бы невзначай, невидимо. А у тебя что? «Великий князь повелел!…» – и под микитки прилюдно человека берут. И послы в иноземные страны едут от них под видом стряпчих, изографов либо калик перехожих без всяких хартий. И ты так поступай.

– Так и буду,- согласился Василий Васильевич, вспомнив о «простом» фряжском купце Альбергати-Алипии. Он вернулся в Москву на следующий день после прибытия митрополита Исидора со свитой. Василий Васильевич знал об этом, но разговор все откладывал. И вот срок приспел.

Альбергати за заслугу, оказанную великому князю, получил серебряный слиток, на который мог бы купить возле Москвы целую деревню. Услуга стоила того – словно пелена упала с глаз Василия Васильевича, мог он теперь не только вопрошать да слушать велеречивого митрополита, но и прозревать намерения его.

Уверял Альбергати со слов людей из близкого окружения патриарха Иосифа и приехавших из Рима посланников и купцов, что в Италии предполагается не просто сбор представителей двух вер – православной и католической, но объединение двух Церквей, которые разделились в 1054 году и с той поры жили в непримиримом противоречии, которое выливалось нередко в прямую вражду и нетерпимость. Вот потому-то не был утвержден митрополитом Иона, который неизвестно ведь, согласился ли бы поехать в Италию, а если бы и согласился, то, кто знает, как повел бы себя… А в Исидоре патриарх с императором были уверены, многое на его ум, книжность и изворотливость возлагали, а самое главное – не сомневались в преданности его личной.